судья, но тогда я не был бы мексиканцем. Я был бы каким-нибудь женственным французом.

— Правильно! — послышалось из зала, и всем показалось, что судья тоже согласно кивнул головой.

— Так судите же меня, — крикнул Эмилио, — не по тем законам, которые навязывают нам другие страны и этот прокурор, — палец Эмилио опять нацелился на прокурора, — а по нашим родным, мексиканским.

Судья и присяжные заседатели удалились на совещание. Через некоторое время они снова заняли свои места, и судья объявил приговор:

— Обвиняемый Эмилио Мартинес обязан возместить убытки, которые пострадавший Рафаэль Фернадес понес во время лечения в больнице.

Эмилио поклонился судье, присяжным заседателям, снова засунул за пояс свой огромный кольт и, держа шляпу в руке, подошел к Эльзе. Поцеловал ей руку. После этого Эмилио направился к выходу, и вскоре все услышали удаляющийся конский топот.

ГРОБ В АВТОБУСЕ

Старый автобус фирмы «Форд» каждое утро отправлялся из этого маленького провинциального города в город Сакатекас. Когда-то автобус был покрашен в синий цвет, но от времени краска поблекла, и он стал серым. А может быть, даже и не серым, кто теперь определит его цвет…

И все-таки на боках автобуса сохранились ярко-красные надписи; «Синцано»[32], а сзади черной краской, может быть рукой самого шофера, было старательно выведено: «Приведите ко мне девушку, потому что, когда я к ней хожу, она царапается».

Автобус отправлялся в десять ноль-ноль, и пятеро пассажиров, забросив чемоданы на решетку багажника, укрепленного на крыше, заняли места.

— Ужасно старая колымага! — сказал пассажир по имени Эдвардс, который выделялся своим видом среди всех присутствующих.

Он в темном костюме, хотя на улице жарко. На нем крахмальная рубашка и крепко затянут галстук. Его черные волосы жирно намазаны бриолином и расчесаны на пробор.

— Да, сеньор, — согласился с Эдвардсом сосед в широкополой шляпе, по виду крестьянин.

— Живем рядом с такой великой страной, как Соединенные Штаты, — по-особенному, с торжественным ударением на последних словах, воскликнул Эдвардс и подвигал на коленях солидный кожаный портфель, — а ездим на таком старье!

— Да, сеньор, — опять согласился крестьянин.

Некоторое время Эдвардс посидел молча. Затем он поднял руку и, отодвинув крахмальную манжету, поглядел на часы.

— Уже десять. Почему же мы не едем?

— Десять. Ора мехикана![33]

— Возмутительно! — с гневом произнес Эдвардс. — Я сам мексиканец, но, с тех пор как я работаю агентом в американской фирме, все эти наши орас мехиканос, все эти привычки нецивилизованных людей кажутся просто возмутительными. «Время — деньги», — говорят американцы.

— Оттого, что рано встаете, на улице не рассветает, — все тем же спокойным голосом произнес крестьянин.

Эдвардс на некоторое время смолк, видимо стараясь понять философский смысл сказанного соседом.

К машине подошел шофер Хуан. Лицо его было небрито. Пиджак, полинявший от солнца и времени, помят.

— Доброе утро, сеньоры, — сказал шофер и полез открывать капот.

Убедившись, что воды в радиаторе нет, он вытащил из-под сиденья пустое ведро.

К автобусу приблизилась молодая пара. Они были так счастливы, они так крепко держали друг друга за руки, что казалось, только-только вышли из-под венца.

— Сеньор, — обратился парень к шоферу, — этот автобус идет в Сакатекас?

— Да, — подтвердил шофер. — Вещи кладите наверх, садитесь в автобус. Моментико![34]

Шофер ушел. Может быть, его не было пять минут, а может, пятнадцать. Время в автобусе замечал только один пассажир — Эдвардс. Управляющий фирмой поручил ему обязательно сегодня передать своим агентам перечень товаров, которые должны быть срочно приобретены на рынках Сакатекаса, пока на них не поднялась цена.

— Послушайте, шофер, — нервно сказал Эдвардс Хуану, когда тот появился с ведром воды.

— Манде ме, сеньор![35] — ответил Хуан, поставив ведро на землю.

— Мы уже двадцать минут должны быть в пути.

— Но без воды, сеньор, машина не поедет, — убежденно произнес Хуан и тоненькой струйкой стал лить воду в радиатор.

Эдвардс подвигал портфель на коленях и посмотрел в окно, за которым, кроме пыльной улицы провинциального города, угла серого дома и куска знойного неба, ничего не было видно.

Хуан выплеснул остатки воды на мостовую, заглянул в ведро и снова ушел. Через сколько-то времени в ведре был бензин, и Хуан так же неторопливо лил его в горловину бензобака. Потом он залез на крышу, увязал веревкой чемоданы, получил деньги с пассажиров, и автобус тронулся. Время приближалось к одиннадцати.

Как раз в этот час многие жители выходили из домов на улицу, чтобы выпить чашечку кофе. Увидев Хуана, они кивали ему как старому знакомому.

«Зачем торопиться, — решил Хуан, проезжая по городу, — не успеешь с кем-нибудь поздороваться — обидится». Увидев на тротуаре знакомого, Хуан приподнимал свою форменную фуражку, которая, как и пиджак, уже давно потеряла вид.

В пригороде дорога стала прямее, прохожих меньше, и автобус пошел быстрее. Хуан держал руль двумя руками, смотрел на дорогу, а в голове было вчерашнее веселье, день рождения у кума. «Ах как пел кум! — Улыбка пробежала по доброму широкому лицу Хуана. — А как я танцевал с молоденькой Карменситой! Жена — ах, крокодил! — бросала в мою сторону недобрые взгляды». Чем больше Хуан вспоминал вчерашний вечер, тем противнее становилось в желудке. Чуть подташнивало. И очень хотелось освежиться.

«Через пять километров будет кантина[36]. Может, зайти?» — сам себя спросил Хуан. Но, вспомнив делового сеньора, решил не останавливаться. Странные бывают пассажиры. Все у них по часам: восемь ноль-ноль, десять ноль-ноль. Скучно.

Хуан посмотрел в зеркало на пассажиров. Они дремали, и на каждом ухабе их большие белые шляпы покачивались. Молодые уселись в углу и, поставив шляпу вместо ширмы, целовались. Эдвардс сидел напряженно, будто боялся, что автобус может взорваться. Обе руки его лежали на портфеле.

«Не буду останавливаться у этой кантины, — решил Хуан. — Потерплю до следующей».

Автобус пошел быстрее, и взгляд Эдвардса стал не таким гневным. В голове его шевельнулась надежда на то, что, может быть, потерянный час еще можно нагнать в пути.

За окном мелькали поля. Где-то крестьяне сохой пахали землю, где-то таскали камни, очищая новые участки под посевы. Хуан видел все это тысячу раз и поэтому смотрел только вперед.

Вон за той горой должна показаться кантина под названием «Три розы». Хозяин, толстяк Нонато, назвал свое заведение так потому, что розы в этих краях никогда не росли.

Вскоре из-за горы действительно выглянула красная черепичная крыша кантины. Две легковые машины стояли перед входом. Хуан издали определил место для своего автобуса и стал потихоньку притормаживать. Потом он остановил машину, заглушил мотор и торжественно провозгласил:

— Сеньоры! Предлагаю