Лукавил Виктор Федорович, лукавил: конечно, Госпремия была бы лучше. Ну да ведь все равно не светит.

Чествование окончилось, разговор перетек на дальнейшие проблемы. Раз успешно прошло испытание в импульсном режиме «пространственной линзы», то Любарский и Буров возжелали устроить над первой еще и вторую, тем создать сверхсильный «пространственный телескоп».

– Только на ручном управлении теперь мы там все не вытянем, – сказал Виктор Федорович. – Столько приборов, ручек, клавишей, переключателей… недолго и запутаться. Надо автоматизировать не только наблюдения, но и поиск объектов в MB. Возможно это, Людмила Сергеевна?

Та подумала:

– Ну… если ваш шквал новшеств в системе ГиМ уже весь… Весь или не весь, говорите прямо?

Буров ответил:

– Допустим, весь.

– Ох, сомневаюсь! – подал голос Любарский. – Надежнее исходить из того, что не весь.

– Вот видите. Тогда… тогда вам нужна очень гибкая автоматика. С возможной перестройкой схем… – размышляла вслух Люся, – с запоминанием новых образов, с учетом опыта – самообучающаяся! Персептронная. На микропроцессорах. – Она оглядела всех несколько свысока. – Заказывайте, но имейте в виду: это только очень состоятельным людям под силу.

VIII

…И все равно – это был еще один триумф на пути к поражению.

Как оно, право, бывает: Анатолий Андреевич Васюк-Басистов считал себя маленьким, будучи на самом деле человеком великой души. Витя Буров стремился вырваться из своего ничтожества, но каким был, таким и остался. Однако именно его изобретение закрутило в лаборатории MB, да и во всем институте такой вихрь новых дел, проблем, идей, открытий, мнений, переживаний, что для описания его автору впору самому изобретать какой-нибудь такой метод импульсного выхватывания – если и не «кадр-год», то хотя бы «факт-час», «реплика-совещание», «возглас-ситуация»… Но если стать на эту дорожку, в конце ее окажется ведический возглас «Ом!» или «АУМ!», в котором, по индуистским верованиям, заключена вся жизнь мира. Может, оно и так – но все-таки слишком уж кратко. Поэтому остановимся на проверенном со времен Карла Двенадцатого методе хроники.

Но доминанта и в ней – изобретение Бурова. С него, с импульсной синхронизации наблюдений MB началось самое драматическое время в истории Шара. Таков вклад в жизнь мира маленьких людей, но больших специалистов своего дела; вспомним, к примеру, атомную бомбу.

…И бысть в те дни обобщение Любарского. Выражаясь на старославянском: многожды, глубокожды и хрясь.

«Во всех образах-событиях, которые мы наблюдаем в MB, можно выделить пять четких стадий: возникновение (синонимы: появление, проявление, выделение из однородной среды…), дифференциация (формирование, разделение, выделение подробностей, набор выразительности…), экстремальная (максимальная выразительность, наибольшее разделение, устойчивость), смешение (спад выразительности, расплывание, размазывание подробностей…) и исчезновение образа как целого (распад, разрушение, растворение в среде).

При этом замечательно, что образы следующего порядка возникают на стадии дифференциации-разделения предыдущих: протозвезды – на стадии дифференциации галактик, планеты – на стадии разделения протозвезд на звезду и шлейфы, материки на планетах – после формирования в них твердой оболочки и газовой атмосферы и так далее. Соответственно исчезают и образы-следствия на стадии смешения образов-причин».

Это обобщение Варфоломей Дормидонтович доложил на семинаре в лаборатории – после многих подъемов в MB и импульсных наблюдений за планетами. Главным вопросом в них было: а насколько их-то, подобных нашим, миров жизнь отлична от прочего в Меняющейся Вселенной, в четырехмерно пульсирующем океане материи? И, несмотря на обилие живописных подробностей, оказывалось: по-крупному, для теории – ни насколько. Возникновение – исчезновение, разделение – смешение. Посредине между тем и другим стадия выразительного устойчивого существования в волне-потоке. Иногда более выразительного, чем устойчивого, иногда наоборот. И все.

Так хотелось, чтобы было свое, отличное, – а выходило, что только общие стадии Любарского и есть.

Обобщал не Бармалеич – обобщало само время. Всех и вся, включая и его.

Обобщала Вселенная.

С этого и пошел кризис познания. Хотели обогатить свое знание мира – а вышло, что обедняют. Но коли так, то знания ли это?..

Впрочем, не только сие было в умах. Люди начитанные в фантастике, они – правда, больше в перекурах, в сауне или после еды для пищеварения – обсуждали и возможности приключенческого плана. В духе серий «Детской литературы» и «Молодой гвардии». Вот-де они еще что-то изобретут для системы ГиМ – и смогут посредством ее сигать на планеты MB. Каким-нибудь таким импульсом, без ракет.

А уж там-то – о-го-го! о-ля-ля!.. И тебе встречи с низшими по развитию существами, которые на наших покушаются и пленяют, но наши освобождаются и тех благородно воспитывают. И тебе встречи с высшими цивилизациями, где наши сначала ни хрена не понимают, но потом усекают и всех благородно воспитывают.

И пикантные инопланетянки для порции здорового секса. И душераздирающие ситуации… Вот, на выбор, одна, сочиненная Мишей Панкратовым, по молодости своей более других увлеченным фантастикой: как после высадки на живописную дикую планету мужественного Васюка и энтузиаста поиска «братьев по разуму» Любарского в импульсной системе забарахлило реле, управляющее задними электродами, кабина отскочила в медленное время. Подгорел контакт. И за минуту, пока зачищают контакт, на планете протекают десятилетия, наши герои терпят невзгоды, но не теряют надежды. Раз в неделю они приходят на место, где их высадили, ждут: вот-вот в просвете багровых туч появится кабина… А ее все нет, зачищают контакт. Любарский теряет очки и гибнет, сослепу приняв за «брата по разуму» молодого носорога. Толюня питается кореньями и ходит к месту высадки. От мучительной жизни он забыл, зачем наведывается сюда, кто он, чего ждет от небес, – это превращается в дикарский ритуал. Наконец исправили реле, кабина рванула к планете. Ее встречает изможденный дикарь в плавках, с седыми патлами и бородой. Глаза его блуждают, он ритуально помахивает авоськой с черепом Любарского и поет «Если б был я турецкий султан…» Толюню моют, стригут и возвращают в лоно семьи.

Но, натрепавшись, навеселившись, докурив сигареты, они возвращались к приборам и расчетам, к проекторам и реактивам, к наблюдениям и съемкам – к нормальному исследованию Меняющейся Вселенной. Наибольшая фантастика и наибольшая драма заключалась именно в нем. Ибо оно не было нормальным.

Когда в Америке появился первый беременный мужчина, на него насели репортеры: расскажите об успехах генной инженерии, кого ждете и тому подобное.

– При чем здесь гены? – ответил он. – Все началось с мытья посуды.

Так и здесь: все началось с повышенного внимания к планетам. К своему мирку.

…И бысть-хрясь-ономнясь тако же еще обобщение Корнева: «В зависимости от режима наблюдений образы Меняющейся Вселенной могут выглядеть: