Получив свои депеши на сутки раньше, император был очень доволен. Сначала он похвалил меня за рвение, заставившее меня попросить о возвращении в армию, несмотря на мои недавние раны, и добавил, что, поскольку я так хорошо умею пользоваться почтовыми станциями, мне придется в ту же ночь отправиться в Париж и привезти ему оттуда другие папки с документами. Это не помешает мне присутствовать при возобновлении военных действий, которые не начнутся раньше первых чисел июня.

Хотя я истратил еще далеко не все 5 тысяч франков, которые мне вручил г-н Деннье, тем не менее обер-гофмаршал приказал вручить мне столько же на обратный путь до Парижа, куда я прибыл очень быстро. Я оставался в этом городе только сутки и вновь отправился в Польшу. Военный министр дал мне на это третье путешествие еще 5 тысяч франков. Это было гораздо больше, чем требовалось, но так хотел император. По правде говоря, эти путешествия были очень утомительными и к тому же крайне скучными, хотя погода стояла прекрасная. Дело в том, что я почти месяц днем и ночью был в пути наедине со своим слугой. Я опасался, что останусь «курьером» и после того, как начнутся бои, но, к счастью, нашлись другие офицеры для перевозки депеш, и в конце концов эта служба была организована как следует. Император разрешил мне отправиться к маршалу Ланну, который в момент моего приезда, 25 мая, находился в Мариенбурге. С ним был полковник Сикар, адъютант Ожеро, любезно доставивший сюда же моих лошадей. Я с большим удовольствием вновь увидел мою дорогую Лизетту, которая еще могла мне хорошо послужить.

Крепость Данциг, осажденная французами на протяжении зимы, оказалась в их руках. Наступление лета заставило вскорости возобновить военные действия. Русские атаковали наши зимние квартиры 5 июня, и во всех местах были отброшены. 10 июня при Хайльсберге произошел столь кровавый бой, что многие историки назвали его сражением. Здесь неприятель снова был разбит. Я не буду рассказывать подробно об этой операции, потому что корпус маршала Ланна принимал в ней небольшое участие, прибыв к месту действия только вечером. Однако в нас попало довольно много ядер, одно из них смертельно ранило полковника Сикара, который уже был ранен пулей при Эйлау и, едва выздоровев, вернулся, чтобы принять участие в новых битвах. Добрый полковник Сикар перед смертью поручил мне передать его прощальные слова маршалу Ожеро и дал мне записку для своей жены. Эта тягостная сцена очень огорчила меня.

Армия отправилась преследовать русских, и мы снова прошли через Эйлау. Поля, которые три месяца назад мы оставили покрытыми снегом и трупами, представляли собой очаровательный зеленый ковер. Какой контраст!.. Сколько смелых воинов лежало под этими зелеными травами! Я присел на том месте, где в свое время упал раненый, где меня раздели и где я должен был бы умереть, если бы ниспосланное провидением стечение обстоятельств не спасло меня!.. Маршал Ланн захотел увидеть высоту, на которой так мужественно защищался 14-й линейный полк. Я проводил его туда. Неприятель занимал это место с момента сражения, однако мы нашли еще целым памятник, который все части французской армии воздвигли в честь своих несчастных товарищей из 14-го полка. 35 офицеров этого полка были похоронены в одной могиле! Это уважение к славе мертвых делает честь русским. Я остановился на несколько минут в том месте, где в мою шляпу попало ядро, где я получил удар штыком, и подумал о тех храбрецах, которые лежали в земле и чью судьбу я чуть не разделил.

Русские, разбитые 10 июня при Хайльсберге, быстро отступили и выиграли один день у французов, которые вечером 13 июня находились на подступах к Эйлау на левом берегу реки Алле.

Противник занимал Бартенштайн на правом берегу этой же реки. Обе армии спускались по берегам этой реки параллельно друг другу. Беннигсен, у которого склады провианта и снаряжения находились в Кенигсберге, где располагался прусский корпус, хотел дойти до этого города до прибытия французов, но для этого ему надо было вновь переправиться на левый берег реки Алле, где находились части Наполеона, шедшие из Эйлау. Русский генерал понадеялся опередить их во Фридланде, чтобы переправиться через реку до того, как французские части смогут этому воспрепятствовать. Причины, которые заставляли Беннигсена сохранять за собой Кенигсберг, вызвали у императора желание овладеть этим городом. Он непрерывно маневрировал на протяжении нескольких дней, чтобы охватить левый фланг неприятеля и оттеснить его от этой крепости. Туда же он послал Мюрата, Сульта и Даву. Они должны были помешать русским в том случае, если они придут туда раньше нас.

Но император не ограничился этой предосторожностью. Он предвидел, что для продвижения к Кенигсбергу русские попытаются переправиться через Алле у Фридланда, поэтому он хотел занять этот город раньше русских и направил к нему в ночь с 13 на 14 июня корпуса маршалов Ланна и Мортье, а также три кавалерийские дивизии. Остальная армия должна была следовать за ними.

Маршал Ланн был в авангарде с гренадерами Удино и одной кавалерийской бригадой. Он прибыл в Постенен, за лье до Фридланда, в два часа ночи. Ланн послал в разведку в этот город 9-й гусарский полк, который был отброшен и понес потери. Рассвет позволил нам увидеть большую часть русской армии на другом берегу Алле, на плато между Алленау и Фридландом. Неприятель начинал переправляться по старому городскому мосту, около которого они строили два новых.

Цель, которую каждая из двух армий ставила перед собой, можно было легко определить: русские хотят переправиться через Алле, чтобы добраться до Кенигсберга, французы хотят им помешать и оттеснить их на другую сторону реки, где берега очень крутые. Для этого во Фридланде есть только один мост. Русским было трудно выбраться из этого города на левобережную равнину еще и потому, что в этом месте выход из Фридланда затруднен наличием обширного пруда и оврага с очень крутыми берегами, по дну которого протекает ручей, называемый Мельничным. Чтобы защитить свою переправу, неприятель расположил две мощные артиллерийские батареи на правом берегу, откуда они контролировали город и часть равнины между Постененом и Генрихсдорфом. Описав, таким образом, планы и позиции каждой из двух армий, я вкратце изложу вам основные события этой решительной битвы, которая привела к заключению мира.

Император еще находился в Эйлау. Различные армейские корпуса направлялись к Фридланду, но им оставалось пройти до него несколько лье, когда маршал Ланн, шедший всю ночь, прибыл на подступы к этому городу. Если бы маршал прислушивался только к своему нетерпению, то атаковал бы неприятеля сразу, но у противника было 30 тысяч человек, расположенных на равнине перед Фридландом, их правый фланг был напротив Генрихсдорфа, центр — возле Мельничного ручья, а левый фланг — в деревне Зортлак. Войска противника непрерывно получали подкрепление. У маршала Ланна было только 10 тысяч человек, но он очень умело расположил их в деревне Постенен и в лесах Зортлака, откуда угрожал левому флангу русских. В то же время двумя кавалерийскими дивизиями он пытался остановить их движение на Генрихсдорф — деревню, расположенную по дороге из Фридланда в Кенигсберг. Началась оживленная перестрелка, но тут не замедлил появиться корпус маршала Мортье. Чтобы отбить у русских дорогу на Кенигсберг в ожидании новых подкреплений, этот корпус занял Генрихсдорф и пространство, расположенное между этой деревней и деревней Постенен. Однако Мортье и Ланн, имея 25 тысяч человек, не могли сопротивляться 70 тысячам русских, которые вскоре должны были оказаться напротив них. Ситуация становилась критической… Каждую минуту маршал Ланн посылал офицеров, чтобы предупредить императора о необходимости ускорить прибытие корпуса, который, как было известно Ланну, двигался сзади него. Сев на быструю Лизетту, я был первым послан к императору и присоединился к нему только на выходе из Эйлау. Я нашел его сияющим от радости! Он велел мне быть рядом с собой, и, двигаясь галопом, я должен был объяснять ему, что произошло перед моим отъездом с поля битвы. Когда я закончил мой рассказ, император сказал мне, улыбаясь: «У тебя хорошая память?..» — «Неплохая, сир». — «И какая сегодня годовщина — в этот день 14 июня?» — «Годовщина битвы при Маренго». — «Да-да, — продолжал император, — годовщина битвы при Маренго, и я разобью русских так же, как разбил тогда австрийцев!»