Джун попытался снять толстовку. Тело слушалось с трудом: болели руки, шея, спина и ребра – иногда ему казалось, что диагноз доктора Флор оказался неверным, и Алистер все-таки сломал ему парочку напоследок. Толстовка полетела на кровать. Выдохнув, Джун медленно приподнял края майки.

Весь его торс покрывали ушибы и ссадины; большинство из них, в районе ребер, уже почернели. Джун надавил на один из синяков и тут же зашипел, проклиная себя за любопытство. Следы ударов на плечах были наименее болезненными. Джун стащил майку, повернулся к зеркалу спиной, чтобы оценить, какие прощальные дары ботинки Воронова оставили там… и понял, что рассматривает все это он не один.

– Отвернись, я стесняюсь, – брякнул он застывшей в дверях Кайтен.

– Я хотела проверить, как ты. – Она шагнула вперед, в ужасе глядя на его ушибы. – О господи…

Джун плюнул на осторожность, умалявшую болевые ощущения, и быстро натянул майку. Он не был против лишний раз позволить Кай, да и кому угодно, полюбоваться на свой пресс. Но сейчас его побитое тело вызывало у нее такой ужас, что стоило спрятать его. Хотя бы до лучших времен.

– Здорово меня отделал, да? – фыркнул Джун, сев на край кровати и потянувшись за толстовкой. – Хочешь узнать, достаточно ли этого было, чтобы заслужить пулю в глаз?

– Почему ты улыбаешься? – спросила она серьезно, подходя еще ближе.

Свет одинокой лампы упал на ее лицо, обозначив глубокие тени под глазами. Кайтен тоже не спала последние ночи, но виной тому были не кошмары, а революция. Благодаря грандиозным планам Казимира Лукаша у нее было очень много работы.

– Не знаю. – Джун отвел взгляд. – Мне не смешно. И… мне не жаль Воронова. – Он просто почувствовал, что это нужно сказать вслух.

– Мне тоже его не жаль. – Кай сложила руки на груди. Меж ее бровей пролегла тонкая морщинка – о, как Джуна бесило это унизительное беспокойство у нее на лице. – Мне жаль, что…

– Что это сделал я? – Он надел толстовку, отметив, что болезненные ощущения немного притупились. – Посмотри на это с другой стороны. Позволь я Виктору прикончить его, он бы точно не пережил то, что ты его отшила. Подумать только…

Он осекся. Кайтен смотрела на него так, словно готова была расплакаться. С новым протезом это выглядело настолько неожиданно по-человечески, что подействовало на Джуна не хуже ведра ледяной воды.

– Прости, Кай. Просто… не надо меня жалеть. Я же говорил, я не хочу быть для тебя обузой. Я давно уже не тот ребенок, с которым тебе пришлось носиться, потому что Отключение…

– Прекрати сводить все к своим комплексам, – резко прервала его Кайтен. – Я переживаю за тебя, потому что ты мне дорог. А вовсе не потому, что считаю тебя ребенком. – Ее голос вдруг смягчился. – Хотя воспоминания о толстеньком соседском мальчике так просто из головы не выкинешь.

На миг Джуну показалось, что она собирается присесть на край кровати рядом с ним – но передумала. В прошлый раз это ничем хорошим не закончилось.

– А я помню тебя занудной девчонкой с плоской грудью, – вызывающе усмехнулся он. – Ты хоть занудной быть перестала.

От такой наглости Кайтен опешила – а затем рассмеялась. Пока плохо начавшиеся разговоры можно спасти глупыми шутками, мир не рухнет. Нет, конечно. Рухнет. Миру нужны более серьезные причины, чтобы устоять. Помня об этом, Джун посерьезнел:

– Лут рассказал мне о собрании в полночь. Ты знаешь?

– Да, – кивнула Кайтен. – Казимир устроил рассылку по нашим дополненностям. Ты все еще не решил взять себе линзы?

– Мне так уже привычнее, – отмахнулся Джун. – Ради бога, присядь, я же вижу, что ты едва на ногах держишься.

Кайтен послушалась. Она попыталась что-то сказать, но лишь зевнула.

– Скоро это закончится, – вяло пробормотала она, прикрыв глаза.

– Уже решила, что будешь делать, после того как Казимир завоюет Цитадель?

– Спать.

Кай подперла подбородок ладонями. Даже если она хотела сказать что-то еще, это было не настолько важным, как тяжелые веки и сильный соблазн подремать хоть немного перед новой лавиной поручений от Лукаша. Джун подвинулся, освобождая место. Обезболивающее начало действовать – там, где тело отзывалось болью на каждое движение, разлилось спасительное, убивающее чувствительность тепло.

– Можешь поспать здесь, – тихо предложил он, видя, что Кай колеблется.

Она посмотрела на него – сомнение во взгляде сменилось благодарностью, и в груди у Джуна потеплело. Она действительно легла, подтянув к себе ноги и запустив руку под подушку. Прошло не более минуты, прежде чем она уснула. Прошло еще несколько минут, и Джун, до того не двигавшийся с места, сказал:

– Слушай, Кай… Если все получится, и мы выберемся из всего этого живыми. Я хочу бросить Цитадель. Уехать. И я хочу, чтобы ты уехала со мной.

Это обезболивающее что, и мозги ему заморозило?

Ее плечи под тонкой черной тканью напряглись, и от этого напрягся сам Джун. Но мгновения хватило, чтобы понять: Кай все еще спит, ее дыхание не сбилось, а это движение – это просто реакция на то, что ей снится. Джун даже не был уверен, что произнес те слова не только мысленно. Аккуратно, чтобы не задеть Кай, он прилег на край кровати и прислонился спиной к ее спине. Ему не снилось ничего.

Это прекрасное, блаженное ничто разрушилось через пару часов, когда Кайтен разбудила его. На ее щеке остался след от складок подушки. К тому времени протестующие с поддержкой Справедливости пробили брешь в защите верхних уровней Цитадели. Пламя революции достигло Галилея.

По дороге ей удалось захватить кофе. В последние дни именно он составлял львиную долю ее рациона – и Кай, хотя когда-то и считала себя большой ценительницей, уныло осознала, что больше не чувствует вкуса, а от запаха кофе ее вообще тошнит.

Они с Джуном заняли места за Круглым Столом. Он сел в кресло доктора Флор. Ее присутствие Казимир, очевидно, счел необязательным: на ярусах Цитадели было достаточно раненых, нуждавшихся в докторе больше. Чуть позже подтянулись Людвиг с Юрием и Виктор. Виктор посмотрел на Кайтен неуверенно, будто сам не до конца понимал, зачем его сюда позвали, – и занял кресло, на которое ему указал Людвиг. Раньше здесь сидел профессор Кверти.

Казимир опоздал почти на четверть часа и явился не один. С ним были невысокая беловолосая женщина и крупный мужчина, чье лицо почти наполовину заросло густой бородой. Обоих Кайтен видела впервые.

– Прошу прощения, – выдохнул Казимир, жестом приглашая незнакомцев сесть. – Пришлось немного задержаться.

Казалось, лидер Справедливости в последний раз высыпался еще в прошлом году. Его светло-русые волосы, всегда аккуратно приглаженные, сбились и спутались, мужественный подбородок покрывала совсем не свойственная Казу недельная щетина. Даже обычно безукоризненный костюм помялся. И все равно он выглядел просто безупречно в сравнении с теми, кого привел.