— Ты ничего от меня не скрываешь? — вкрадчиво произнесла Амалия. Она вовсе не выглядела оскорбленной или утомленной.

— Что я могу скрывать? — устало прошептал Джулио.

— Возможно, ты решил уехать?

— Куда? Я же сказал, что хочу остаться в Париже.

— Со мной?

— Да, — сказал он, желая завершить разговор и отделаться от нее.

Амалия снисходительно похлопала любовника по плечу, а потом вдруг отвесила ему пощечину.

— За сегодняшнее! Впрочем мне нравится, когда люди проявляют искренние чувства, даже если это презрение или злость.

У Джулио перехватило дыхание. Ответить женщине ударом на удар было ниже его достоинства. К несчастью, никто никогда не говорил ему, что иногда бывает честнее дать пощечину, чем втайне измываться над чувствами другого человека.

Он решил, что Амалия может что-то подозревать, но откуда? Возможно, стоило повременить с бегством, однако Джулио не мог ждать.

Она больше не приглашала его на вечера, однако он нашел способ отправить к Аурелии посыльного в тот день, когда ее матери не было дома. Нетерпение вынудило его стать красноречивым даже на бумаге, и теперь он ждал девушку в карете возле часовни Сен-Жозеф на улице Монмартра. К тому времени, как Аурелия скользнула в экипаж, он куда больше думал о том, что таким образом раз и навсегда отомстит Амалии, чем о любви к ее дочери.

Аурелия что-то испуганно лепетала. Она сознавала, что совершает нечто неслыханное и запретное, и не совсем понимала, зачем это делает, она вела себя как овца, которую вдруг потащили из стада на крепкой веревке.

Джулио глянул на ее бледное, покрытое веснушками личико, обрамленное вялыми прядями светло-рыжих волос, и подумал о том, не лучше ли было бы взять на содержание гризетку. Это недорого стоит и не дает повода к скандалам. Эти девушки, наводняющие мастерские белошвеек и портних, привязчивы и милы и не требуют слишком многого.

Однако он и сам был беден, к тому же всецело зависел от генерала Сент-Эньяна и его хитроумной жены.

Кучер тронул лошадей, но не успел экипаж покатиться по улицам, как дверца распахнулась, и Джулио увидел Амалию и генерала.

Амалия выглядела неузнаваемой: гладко причесанная, в темной накидке, сосредоточенная и серьезная. Прежде казавшиеся бесцветными глаза де Сент-Эньяна метали молнии, его челюсть налилась тяжестью и дрожала, а пальцы были стиснуты в кулаки.

— Так я и думала! Неужели ты решил, что сможешь обвести меня вокруг пальца? — с удовлетворением произнесла Амалия. Ее голос звучал спокойно, однако взгляд пылал жаждой мести.

— Что это означает! — воскликнул генерал. — Куда ты вознамерился везти мою дочь!

— Я решил обвенчаться с ней, потому что я ее люблю, — с достоинством произнес Джулио.

Амалия презрительно расхохоталась.

— Ты не способен любить! Что для тебя красота и добродетель, не подкрепленные звонкой монетой!

Аурелия сжалась и закрыла лицо руками, а после бросилась к матери с мольбой о прощении. Та не стала отталкивать дочь; привлекла к себе и принялась поглаживать ее плечи.

— Ты немедленно отправишься на войну! — закричал генерал и схватил адъютанта за шиворот, намереваясь вытащить его из кареты как щенка, однако тот перехватил его руку и оттолкнул.

Джулио видел, как с треском рушится все, что ему удалось создать и чего удалось добиться за это время, но в этот миг он не мог сожалеть о картонном, пропитанном фальшью мире.

— Делайте со мной, что хотите, мне не будет хуже, чем вам, человеку, который мало что женился на шлюхе, так еще и оказался у нее под каблуком! Разуйте глаза, генерал, все это время я спал с вашей женой!

Амалия негодующе вскрикнула.

— Он лжет, Жиральд, он лжет! Разве я способна связаться с таким ничтожеством!

Услышав это, Джулио закусил удила. Он желал уничтожить эту женщину, втоптать ее в грязь.

— У нее родинка на бедре, похожая на цветок; как думаете, откуда я могу об этом знать?!

Он ожидал, что де Сент-Эньян набросится на него с кулаками, попытается убить, но случилось иное. Все, что любил этот мужчина, ради чего воевал, для чего жил, внезапно утратило значение, перестало существовать. Джулио увидел совершенно пустое выражение лица, лишенные блеска глаза, трагически опущенные уголки губ — посмертную маску на лице живого человека. Генерал Сент-Эньян молча развернулся и пошел прочь, медленно переставляя ноги, так, будто двигался во сне.

Аурелия стояла на мостовой, вся в слезах, пошатываясь, как былинка, Амалия, теперь по-настоящему напуганная, ломала руки, не зная, бежать ли за мужем или оставаться на месте. Однако Джулио знал, что она переживет любое потрясение, как знал, что только что погубил душу человека, который привечал его, как собственного сына.

Каждое утро на рассвете Кармина будила Орландо, после чего они с сыном брали корзину и тележку и отправлялись на рынок за продуктами. Огромное солнце над горизонтом было кроваво-красным. На фоне раскаленного шара и розовых небес силуэты летящих птиц казались вырезанными из черной бумаги.

Орландо бежал с тележкой вприпрыжку; Кармина едва поспевала за ним. Он был еще мал и воспринимал работу, как игру, вместе с тем стал достаточно большим для того, чтобы задавать серьезные вопросы. Например, о том, кто его отец и где он сейчас. Именно тогда Кармина поняла, какую ошибку совершила, пытаясь внушить Винсенте Маркато, что Орландо — его сын. Теперь она не допускала и мысли о том, чтобы этот человек назвался отцом ее мальчика.

Кармина сказала Орландо, что его отец погиб на войне. К несчастью, вдовство и сиротство на Корсике были привычным делом.

Мать и сын нагрузили корзину и тележку рыбой, молоком, сыром, фруктами и зеленью и не спеша шли обратно, как вдруг Кармина заметила женщину, в которой было что-то знакомое. Она шла, словно не видя дороги, за ее спиной болталось ружье, которое, в отличие от ее поношенной, местами дырявой одежды, выглядело совершенно новым.

Кармина оглянулась ей вслед, потом догнала и взяла за рукав.

— Тетушка Беатрис? Я Кармина. Была служанкой в доме Леона Гальяни.

Взгляд Беатрис прояснился.

— Тебя прогнала Сандра?

— Да, — ответила Кармина, опасаясь, как бы Беатрис не сказала что-либо лишнее при Орландо, поспешно добавила: — Это мой сын. Его отец погиб на войне.

Беатрис согласно кивнула, но в ее усмешке мелькнуло понимание.

— Теперь ты живешь в Аяччо?

— Да. А вы? Что привело вас сюда?

— Я не знаю, зачем пришла в этот город. Просто мне надоело жить в доме, который напоминает могилу.

— Несколько лет назад я видела вашу дочь. Она была жива и здорова.

— Мне сказали, Орнелла в Париже. Не знаю, что она там делает. Я сама виновата, потому что прогнала ее из дому, — голос Беатрис звучал устало, равнодушно и вяло.