— А ваш сын?

Взгляд женщина ожил и вновь потух. Она повела плечом, на котором висело ружье, и сухо произнесла:

— Прошло пять лет, но он не вернулся. Значит, его уже нет в живых.

— Иногда люди возвращаются и через двадцать лет.

— В таком случае нас будет разделять целая жизнь, и я никогда не смогу вернуть ему то, чего когда-то не дала.

— Где вы будете жить? — спросила Кармина.

Она сочувствовала этой женщине. Беатрис производила впечатление человека, который совершенно напрасно прожил свою жизнь.

— Я об этом не думала.

— Я превратила дом моего хозяина в гостиницу. Могу дать вам комнату.

— Мне нечем заплатить.

— Я не возьму с вас денег — ведь мы из одной деревни.

Они пошли рядом вдоль берега. Орландо толкал тележку — эту работу он не доверял никому. Женщины не разговаривали — ветер все равно унес бы слова в море, — однако обе чувствовали, что их начинает сближать некое молчаливое понимание. Обе были служанками в доме Гальяни, и обе одинаково пострадали. Только первый ребенок Беатрис умер, тогда как сын Кармины был единственной надеждой ее одинокой жизни.

Очутившись дома, Кармина отправила Орландо играть, а сама принялась разбирать продукты. Беатрис присела возле кухонного стола. Ружье она поставила в угол, так, чтобы иметь возможность не спускать с него глаз. Кармина вновь пожалела женщину, единственной опорой которой была эта страшная штука.

— Мне нужны помощники, мы с Орландо не справляемся. Я могу оставить вас здесь. Вы умеете готовить? Или, может быть, согласитесь убирать комнаты?

Беатрис не ответила. Она долго сидела молча, о чем-то размышляя, потом сказала:

— Твой мальчик от кого-то из сыновей Гальяни?

Руки Кармины, перебиравшие зелень, взметнулись, как птичьи крылья, и замерли. Она тяжело вздохнула и потупила взор. Перед Беатрис ей не пристало лгать.

— От среднего, Джулио.

— Неудачный выбор.

— Неважно. Прежде я жалела о том, что это случилось, а теперь нет. В Орландо вся моя жизнь.

— Он не знает правды об отце?

Кармина мотнула головой, смахнув с лица непокорную прядь. В иные моменты жизни она не собиралась себя щадить.

— Я не могу ему сказать. Он дитя не любви, а разврата.

Беатрис посмотрела не нее неожиданно мягким взглядом, и в ее голосе прозвучали непривычные нотки понимания и сочувствия:

— Не бери в голову. Что сделано человеком, то дозволено Богом. На свете существует много людей, чьи родители провели вместе всего одну ночь, и которые никогда не знали даже имени того, от кого были зачаты. Возможно, когда-нибудь ты выйдешь замуж, и у мальчика появится отец.

Кармина покачала головой.

— Едва ли я смогу найти себе мужа. Слишком многое придется объяснять.

— Если мужчина будет тебя любить, объяснять ничего не придется, — твердо произнесла Беатрис.

— Так было с вами?

— Да, со мной и с Симоне.

— Правда, что его убил Леон Гальяни? — решилась спросить Кармина.

— Леон Гальяни тут ни при чем. Все, что я потеряла, я потеряла по своей вине.

Прошло несколько недель. От Беатрис не было никакого толку. Она ничем не занималась, только ела, спала, бродила по берегу и иногда разговаривала с Карминой. Последняя, случалось, думала, не нанесет ли присутствие Беатрис, человека, для которого, по-видимому, не существовало преград в виде уважения к кому-либо или страха перед чем бы то ни было, урон репутации гостиницы. Здесь останавливалось много приезжих с материка, которым мог не понравиться вид неопрятной угрюмой женщины с настороженным взглядом. И все же Кармина не могла выгнать Беатрис или хотя бы намекнуть на то, что пора освободить комнату.

Под вечер Кармина обыкновенно чувствовала себя смертельно уставшей и все же не сразу ложилась спать. Случалось, она стояла возле окна, смотрела на горизонт и размышляла о разных вещах. Например, о ветре. О том, что людям, живущим на острове, всегда приходится бороться с ним, хотят они этого или нет. О море, которое обладает свойством смывать и уносить печали и без конца напоминает человеку о вечном движении. А еще о том, как причудливо устроен белый свет, где даже капля воды или песчинка способна превратиться в целый мир. У Кармины впервые появились мысли о том, что и она сама кое-что значит в этой жизни.

Об этом свидетельствовали не столько щедрые чаевые, сколько улыбки постояльцев и их похвалы. Уважение для нее значило больше, чем глоток воды для мучимого жаждой путника.

Кармина собиралась задернуть занавески, как вдруг заметила человека, вид которого поверг ее в дрожь, хотя он имел полное право войти в этот дом и сделать все, что заблагорассудится.

Винсенте Маркато так давно не появлялся в Аяччо, что порой Кармина забывала о том, что он вообще существует!

Она охотно показала бы ему хозяйственные книги, рассказала о том, кто живет в комнатах. Она была не готова к другому: обнажить перед ним душу и тело, лечь с ним в постель и в очередной раз солгать, что Орландо — его сын.

Кармина задрожала, словно от холода, и набросила на плечи шаль. Она спустилась по лестнице с лампой в руках. Винсенте стоял на пороге и смотрел на нее снизу вверх. В его облике по-прежнему угадывалось что-то хищное — жесткая складка вокруг губ, красноватые прожилки в глазах. Он был все также щеголевато одет: суконный фрак шоколадного цвета со стальными пуговицами, модного полувоенного покроя белый пикейный жилет, серебряная булавка в галстуке, светлые панталоны, высокие сапоги для верховой езды.

— Забавно, — произнес он вместо приветствия, — я услыхал о твоих успехах прежде, чем ступил на берег. Вижу, ты не теряла времени даром и заработала для меня немало денег!

Только теперь Кармина поняла, почему изменила обстановку комнат. Она желала перечеркнуть прежнюю жизнь, избавиться от былых ошибок, хотела сделать то, что не дозволено никому.

Они поднялись наверх. Кармина принялась рассказывать о гостинице, говорила сбивчиво, быстро, стараясь не замечать иронии в усмешке хозяина и похоти в его взгляде.

— Ты поменяла обстановку. А где прежняя мебель?

— Стоит в сарае. Я попросила обернуть ее мешковиной — думаю, ничего не испортилось и не пропало.

— Я рад, что моя гостиница приносит доход.

Винсенте произнес это так, словно он, а не она целыми днями носился по лестницам, варил, подметал, перестилал постели. Словно безраздельно владел не только этим домом, но и самой Карминой.

— Вы сможете забрать деньги, — сказала она.

— Я человек не жадный. Оставь сколько нужно для своего парня. Мой он или не мой — других мне пока что никто не родил.

— Как поживает госпожа Бьянка?