Хормейстерша поднялась, потянулась, достала фляжку и вылила воду в перевернутую крышку, чем сразу отвлекла Генри от наблюдения за закрытой дверью. Собрав и разделив сотни прекрасных и ужасных воспоминаний, двадцатишестилетняя женщина, родившаяся в техасском Шолдерстоуне и прожившая семь лет в Сан-Франциско, пыталась решить, какую роль будет играть в ее будущей жизни Сэмюэль С. Апфилд IV. Глядя на лакающую воду собаку, Иветта завидовала простоте ее существования. Независимо от принятого решения, разговора через отдушину не будет. Для начала ей нужно посмотреть ему в лицо.

* * *

Пусть и приправленные песком, невероятно сладкие и сочные морковки, которыми Иветта и мистер Стромлер угостились в сумерках, были вкуснейшими из всех овощей, что она когда-либо ела. (После восьми месяцев кормежки исключительно дрянным куриным супом все прочее приобретает особенный вкус.)

Пленники наслаждались обилием воды, хотя Иветта не могла отделаться от вкуса ружейного металла.

* * *

За дверью грохотали камни.

Открыв глаза, Иветта почувствовала, что плывет в полнейшей темноте безвременья. Медленно, как будто само собой, осы́пались руины. А потом стало тихо.

Женщина подумала, что он, может быть, ранен или погребен заживо, и устыдилась собственных мыслей, радости, которую испытала, думая об этом. Она молча помолилась Господу.

Камни снова заворочались. Сэмюэль С. Апфилд IV вернулся к работе.

* * *

В янтарном свете сумерек Иветта и мистер Стромлер достали хлебные цилиндрики, прибывшие через отдушины после полудня.

Снаружи заворочались камни. Часовой залаял и положил на дверь левую лапу. Иветта и мистер Стромлер посмотрели на взбудораженного пса.

В дверь постучали.

Хормейстерша вздрогнула и выронила хлеб. То же случилось с джентльменом. Генри радостно залаял.

– Пожалуйста, входите! – Мистер Стромлер поднялся с земли. Иветта встала с каменной лежанки и отбросила с лица сальные волосы. Генри восторженно запрыгал.

Камень о железо. И еще раз.

Металлический звук разлетелся эхом.

– Может, засов застрял? – предположил мистер Стромлер.

Иветта кивнула. Во рту пересохло. Сердце сжалось и замерло. Все ее пространные рассуждения оказались пустыми, бесплодными умствованиями, и она как и раньше не имела ни малейшего представления о том, что скажет мужу, когда они наконец воссоединятся.

Камень о железо.

В своем воображении Иветта уже видела, как обнимает мужа, и чувствовала, как ее наполняет теплый свет. Она толкала его с края обрыва и ощущала заслуженное удовлетворение. Метаясь туда-сюда, она раздирала себя.

Засов клацнул, скрипнул, проскрежетал и звякнул, упав на землю. Тяжелая дверь вдруг дрогнула и сдвинулась на полдюйма.

Иветта напряглась.

Дверь открывалась, скребла по каменному полу, скрипели петли.

Прислонившись к косяку, в мешковатом коричневом с золотом полосатом костюме, принадлежавшем некогда Штукарю, стоял маленький, ростом с Бонито, блондин, выписанный сумеречными лучами, которые просвечивали сквозь взорванные стены форта. На перекошенном лице лежал слой пыли, сломанную челюсть удерживал на месте шелковый платок, настолько запачканный засохшей бурой кровью, что он напоминал обгаженную пеленку. Посредине серой комковатой физиономии сверкали два голубых шарика, а изо лба выступал вдавленный в кожу камень.

Пораженная жалким видом Сэмюэля С. Апфилда IV, Иветта застыла на месте. Мистер Стромлер откашлялся.

– Оставлю вас наедине.

С этими словами он прошел мимо коротышки и покинул форт через взорванную южную стену.

Иветта молчала. У нее просто не было слов. Она смотрела на жалкого предателя-мужа, и бушевавшая внутри война между ненавистью и состраданием не утихала.

По прошествии целой минуты бесполезных рассуждений хормейстерша обрела дар речи и заявила, что желает видеть Брента.

Сэмюэль кивнул, затянул пояс, удерживавший на узкой талии штаны Штукаря, повернулся и, прихрамывая, побрел прочь.

Оставшись одна, Иветта вышла из камеры в разрушенный форт, почерневший, потерявший форму, совершенно неузнаваемый. Здесь она читала покаянное письмо мужа, спорила с Долорес, а потом извинялась перед ней.

Обойдя груды мусора, некоторые из которых были повыше Сэмюэля, Иветта повернула на запад. После шестидневного пребывания в темноте она впервые вышла наружу. Невидимые руки распрямили спину, и в предзакатных лучах, окрасивших кожу в цвет золота, хормейстерша узнала Его присутствие. Слезы, вместившие в себя так много, подступили к глазам, открывшаяся ей невероятной красоты панорама вспыхнула и заискрилась.

– Спасибо, – тихо сказала Иветта.

Разбитые туфли прошаркали по настилу, спускающемуся к конюшне, где крепкие животные стояли посреди умерших от голода. Иветта прошла вниз. Немой блондин повернул за семейный фургон и вытянул палец с побагровевшим ногтем.

Жена обогнула мужа, нырнула под тент и увидела перевязанного и спящего на чистой простыне брата. Тут же стояли чашки с водой, толченой морковью и сухарями.

Иветта дотронулась до лба Брента – температура нормальная.

– Лихорадки нет.

Кожа ковбоя была сухая, дыхание ровное.

– Похоже, он в порядке.

Бугорчатая голова качнулась взад-вперед.

Иветта села на кровать напротив старшего брата.

Муж повернулся и шагнул прочь.

– Сэмюэль.

Он остановился, но не обернулся.

– Я много думала о том, что сказать тебе и что я чувствую, но так и не придумала. – Она заглянула в глубь себя и произнесла то, что увидела там: – Не знаю, смогу ли когда-нибудь посмотреть на тебя и увидеть кого-то другого, а не слабака и глупца, из-за которого погибла моя семья. Жалкого труса, из-за которого меня насиловали. Того, кто предал самое дорогое.

Человечек, стоявший спиной к ней, кивнул перевязанной головой.

– Может быть, связавшись с Грисом, ты уже ничего не мог сделать, – продолжала Иветта. – Если б ты пошел против него, тебя убили бы его подручные, а мы с Долорес все равно попали бы в катакомбы.

У Сэмюэля задрожали руки.

– Может быть, так и есть, и каждый, кого Грис взял на крючок, вынужден поступать так, как поступил ты. – Сердце заколотилось. – Но я в это не верю. Сейчас не верю и, может быть, не поверю никогда.

Коротышка опять кивнул.

– Но я знаю, что хотела бы поверить, – призналась Иветта. – Хотела бы поверить, что у тебя не было выбора, что я могу вернуть тебя в мою жизнь. Я не знаю, могу или нет.

Спина и плечи человечка дрожали.

– Я хочу посидеть здесь с братом. – Иветта взяла Брента за руку. – Одна.