Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Система законодательства устроена так, чтобы защищать мужчин от чрезмерной власти государства, но не для того, чтобы защищать женщин или детей от чрезмерной власти мужчин.
В тот момент, когда Николь Ли осознала, что вот-вот умрет, перед ее глазами пронеслась вся ее жизнь. «На пороге смерти ты испытываешь лишь ужас, черт бы его побрал! Абсолютный, чистый кошмар!» Муж сжимал руль и быстро набирал скорость. Он несся по шоссе и кричал: «Я сейчас разобью эту проклятую машину! Я убью нас обоих! Мы оба сдохнем ко всем чертям!» Женщину охватил страх, в сознании стучала, повторяясь снова и снова, лишь одна мысль: «Все кончено. Только бы все произошло быстро. Хочу умереть мгновенно». Дело было в 2012 году. К тому времени Николь уже восемь лет жила в подполье.
Уйти от Грега[124] не было никакой возможности. Он был не только мужем и отцом ее сына. Она полностью зависела от него, потому что вследствие детской травмы позвоночника не могла ходить. «Я инвалид, а таким людям всю жизнь внушают, что не всякий сможет полюбить тебя и жить с такой, как ты. Подобная установка с самого начала создает условия для абьюза. Во всяком случае, я постоянно говорила себе: “Ладно уж, по крайней мере этот человек готов терпеть меня рядом”». Партнер, которого она когда-то любила, на которого полагалась во всем, помогал ей растить детей и ухаживал за ней. Без него она даже душ не могла принять. Окружающим он казался заботливым и преданным супругом. Никто не знал, что последние восемь лет он систематически изводил свою половину. «Тебя унижают, бьют, насилуют, тебе говорят, что ты никчемная и никому не нужная. Постепенно ты изолируешься от всех, – рассказывает Николь. – А затем начинается газлайтинг: “У тебя заберут детей”, “Ты ничего не можешь делать самостоятельно”, “Ты не сможешь выжить одна, ты убьешь себя”. Мне начало казаться, что я схожу с ума! Но на самом деле меня намеренно сводили с ума, а я сопротивлялась и старалась справиться с происходящим».
К тому моменту, когда Грег чуть не убил их обоих, Николь весила 38 килограммов. У нее диагностировали жестокую анорексию, а также биполярное расстройство с признаками пограничного расстройства личности, хотя ранее молодая женщина никогда не демонстрировала признаков психических заболеваний. Нынешние симптомы стали реакцией на насилие со стороны Грега. «Система тебе внушает: ты видишь вокруг насилие, потому что у тебя плохо с головой, – негодует Николь. – Нет! На самом деле проблемы с психикой начинаются вследствие насилия». Как и многие другие «обитательницы подполья», Николь постоянно сомневается в себе и мысленно проверяет состояние своего рассудка. «Когда долго ничего не ешь, ты не можешь думать и не чувствуешь боли от того, что на самом деле происходит, просто не осознаешь всего этого. В таком состоянии почти все ощущения покидали меня, и я могла жить фактически вне тела. В ситуации, когда я не способна была контролировать ничего вокруг, мне оставалось подвластно только мое питание». Анорексия оказалась стратегией выживания, хотя нам это может показаться контринтуитивным. Больница стала единственным местом, в которое можно было вырваться из дома, пусть и ненадолго. «Когда меня забирали туда, я чувствовала себя в безопасности. Я могла выспаться. Хотя бы временно побыть в покое. А потом надо было снова возвращаться в семью». Через четыре месяца после инцидента на шоссе вес Николь упал до опасной для жизни величины. Ее поместили в Королевскую больницу Мельбурна. Там женщина наконец рассказала медицинскому персоналу, что ее регулярно насилует муж-абьюзер. Медсестра психиатрического отделения дала ей почитать брошюры о насилии, чтобы пострадавшая могла разобраться в том, что с ней происходит, и решить, как действовать дальше.
Грег насиловал жену с того момента, как их сыну исполнилось шесть недель. Малыш тогда еще спал в люльке рядом с родительской кроватью. «Муж каждую ночь забирался на меня. Я пыталась его оттолкнуть, прогнать, просила оставить в покое. Но в какой-то момент это перестало работать», – жалуется женщина. Вначале она во всем винила себя: сразу после родов у нее напрочь отсутствовало желание интимной близости. «Я тогда подумала: ладно, мне самой надо в какой-то момент предложить ему заняться сексом, чтобы положить конец его приставаниям. Нужно проявить инициативу, ведь, как говорит Беттина Арндт, таков долг жены. Я попыталась его исполнять, но в ту же ночь уже после секса по взаимному согласию Грег снова изнасиловал меня. Я возмутилась: “Какого черта?! Ты же говорил, что лезешь ко мне, потому что я никогда не соглашаюсь на твои предложения? И вот я согласилась, и ты снова берешь меня силой?” Он плакал и просил прощения: “Я всего лишь грязный похотливый мужик, я сам себе противен, я себя ненавижу. Мне хотелось бы, чтобы это прекратилось”. Мне становилось его жалко!»
Однако со временем Грег прекратил извиняться за свое поведение. «Сначала он говорил, что сам во всем виноват, а потом принялся обвинять меня, мол, я его вынудила так поступать… “Если бы ты не была идиоткой, если бы ты не усложнила до предела эту проклятую жизнь, я бы так не поступал”». В больнице во время обычной семейной психотерапии психолог попросил Николь и Грега посмотреть друг другу в глаза. «А теперь скажите, – обратился он к нашей героине, – почему вы не доверяете Грегу?» Николь отказалась отвечать, а сказала лишь: «Он сам знает почему». Психолог попробовал надавить на нее, но тут вмешался Грег: «О, да это все потому, что я иногда насилую ее, когда она спит», – сказал он будничным тоном. Психолог поразился: «Что вы имеет в виду?» А муж, по словам Николь, как ни в чем не бывало добавил: «А что делать? У меня есть свои потребности!» Ему было невдомек, что психотерапевт считает такие действия преступлением. «Грег только и повторял во время сеанса: “Да что вы там, к чертям собачьим, понимаете? Она никогда не хочет секса”», – вспоминает Николь. Затем ее муж принялся угрожать терапевту, так что тот был вынужден вызвать охрану.
Может показаться странным, но в определенных обстоятельствах анорексия становится стратегией выживания.
Через несколько дней пребывания Николь в больнице врачи предложили ей написать заявление в полицию и попросить, чтобы ее пристроили в приют. «Но при этом никто не обещал мне, что поможет туда добраться, а также привезет туда моих детей». Для Николь тут все было ясно: разорвать отношения с мужем значило бы потерять опеку над сыновьями[125]. «Представьте: я нахожусь в стационаре, с зондом в носу. Я отказываюсь принимать пищу. Кто поверит моему свидетельству? – качает головой моя собеседница. – Поэтому я категорически отказалась от приюта и сказала, что не могу бросить детей. Просто не переживу, если мне не дадут с ними видеться».