Катьку поместили в смотровую. Она озиралась по сторонам, с видом пай-девочки выслушала матерные наставления санитарки и поплелась по коридору. Увидела меня, вскрикнула:

— Глебова!

Я подняла на нее мутноватый взгляд, подкандыбала, шаркая изношенными здешними шлепанцами, словно во мне за эти недели накопилось столько химико-успокоительной дури, что передвигаться я могла только как жареный палтус, полуползком…

— Глебова… — Голос ее стал на полтона ниже, глаза — испуганные. — Ты чего?

— Не ори, — произнесла я тихо и внятно. — Иди рядом и слушай.

— Ага.

Я изобразила медленное узнавание, и мы, как две черепашки, зашуршали по коричневому, в разводах, линолеуму.

— Слушай внимательно, — тихо наставляла я Катьку. — Тебе повезло: врачей сегодня уже нет и не будет до понедельника, если, конечно, Вик не припрется завтра на помывку…

— Кто такой Вик?

— Потом… А это значит, что никаких уколов гадских тебе до понедельника не назначат. Так вот, в воскресенье надо отсюда удрать. Иначе… Иначе нам тут придет каюк. Полный. Ты как сюда?

— А… Эти суки…

— Можешь не рассказывать, я слышала, что тебя тоже сюда собираются спровадить…

Только я боялась, ты в другое отделение попала…

— А откуда ты знаешь?..

— Долго рассказывать. А чего они тебя столько времени мурыжили?

— Эта сука Инесса меня избила. Высекла. Прутом. Вся спина была исполосована. Не могли же они меня в таком состоянии сдать и сказать, что это я панцирной сеткой отлежала… Ждали, пока заживет. И все это время «колесами» пичкали. Сонная стала, как бурая медведица в спячку. Ничего… Дай только выбраться… Инессу укатаю — в первую голову. Так как будем подрывать?

— Завтра посмотрим. По обстоятельствам.

Назавтра обстоятельства сложились ни плохо, ни хорошо. Вика не было; по случаю его отсутствия подвалили четверо санитаров из мужского отделения; они пошептались с санитаркой Зинаидой Филипповной — жутко пьющей и жутко сволочной теткой, — и она им решали устроить «индивидуальную программу». Меня, Катьку и еще пятерых девок «в кондиции» записала в последнюю группу и вызвала нас в душ, только когда отправила на покой всех шизушных и даунов.

Четверо санитаров были тут как тут. Зина глянула на нас полухмельным уже глазом, велела:

— Разоблачайтесь. А санитары вам спинки потрут… — Помолчала, ухмыльнулась пьяно. — Или где еще…

Мы разделись в коридоре; мужчины лениво наблюдали, прислонившись кто к косяку, кто к стенке. Наконец пошли в душ.

Мы с Катькой стояли под одной струей.

— Ну что тут за расклады? — спросила она тихо.

— Обычные, — пожала я плечами. — Зина запродала нас за пару пузырей каждую во временное пользование. Сейчас эти мученики медицины хлопнут водчоночки или коньячку и начнут куражиться…

— Тебя уже выдергивали на эти междусобойчики?

— Не-а. Я под уколами была — чистый даун. Кому с такой интересно? А девки-наркоши, те не столько по мужикам, сколько по наркоте истомленные; санитары подгоняют им «колес» или травки для оттяга — и пользуются в свое удовольствие.

— А что, если нас выберут?

— Вообще-то похоже на то. Видела этого, черноволосого? Его раньше не было. И он глядел то на тебя, то на меня…

— С таким бугаем нам не справиться…

— Посмотрим, — пожала я плечами. — Обычно пьянка начинается в дежурке у санитаров, девок потом растаскивают: кого — в процедурную, кого — в рабочую…

Ночь с субботы на воскресенье — самый оттяг для санитаров.

— А дежурный врач?

— Сегодня Василь Митрич. Старикан. Он на пенсии давно, дежурит так, для подработки, раз-два в неделю. Он же и водочкой приторговывает. Сейчас уже мензурку принял и спит. А дрыхнет он так, что не проснется, даже если бомба свалится прямо на башку.

— Говорят, это и есть легкая смерть. Умер во сне.

— Прекращай свои шуточки, Медвинская! Лучше всего, если нас сегодня выдернут.

Иначе — в пролете. Они все палаты на ключи замыкают, смотровую тоже…

— А если тетка какая психованная писать захочет?

— Да пусть писает в матрас, им-то что! Ты главное поняла? Если нас по палатам закроют, нам не выбраться… А так — у всех медбратиков ключи от внутренних дверей, они одинаковые, а у Зинки и у Толика есть от входных. И от каптерки.

— А каптерка нам зачем?

— Ты что, Медвинская? В больничном халате по городу шустрить собираешься?

— До города еще добраться нужно… Сладко поешь, Глебова… А как мы будем этого гиганта «гасить»? И вообще — их четверо. И эта Зинища — тетка совсем не хилая…

— Во-первых, они сами наклюкаются.

— Но не до такой же степени, чтобы…

— А может, и до такой. Зинаида точно — пьет как насос. А там посмотрим по обстоятельствам. Медвинская, что ты возражаешь все время? У нас что, выбор есть?

— Нет.

— Ну а раз нет, то и…

— Натура у меня такая. Противоречивая.

— Это я давно поняла.

— Ну а раз поняла…

— Хватит плескаться! — услышали мы голос Зинаиды. Красное лицо бабы изрядно посоловело: времени даром не теряла. Она кивнула на застиранные вафельные полотенца. — Обтирайтесь живо и в коридор, белье получать.

Мы вышли. И тут я подумала, что в чем-то доктор Вик прав, как только увидела глаза этих четырех пасынков медицины, долбаков в белых халатах. Это точно, люди делятся на мальчиков и девочек, мужчин и женщин… И еще — на сук и кобелей… И глаза у этих сейчас вполне кобельи, и слюна почти течет из изломанных алкоголем и похотью ртов… И было бы сейчас совсем глупо эту кобелью страсть не использовать, чтобы слинять из этого гиблого места. Я вдруг поняла, что если не убегу сегодня, то действительно свихнусь от этих крашенных желтой краской коридоров, этих худосочных традесканций на стенах, от этого коричнево-грязного линолеума, от этих мутных рож…

И еще — мне вдруг, пусть на мгновение, стало страшно… Будто я снова оказалась в обшарпанной комнатенке вытрезвителя, и сейчас невесть откуда вынырнет краснорожий Палыч…

— Ну? — победно глянула на мужиков Зинаида, словно она самолично вылепила нас из глины и вдохнула жизнь или, по крайней мере, извлекла из пены морской… Махнула рукой — широким хозяйским жестом:

— Выбирайте!

Медбратья сидели как раз за столиком, на котором было разложено белье. Мы должны были подойти к столу…

Зинаида выкликала нас по фамилиям… Девушки подходили, получали новенькие трусики и майки из только что распечатанных пакетов… Меня снова удивила Медвинская: она ступала так, словно на ней была дюжина бриллиантовых колье и горностаевый мех в придачу!