Динамика личности не является отмычкой к обществу, как считало первое поколение фрейдистов, например Эрнст Джонс. Но она не является абсолютно иррелевантной по отношению к нему, как считают социологи-структуралисты. В контексте теории практики личность оказывается одной из основных сфер истории и политики. Она связана с другими сферами, такими как институт, но обладает своими собственными конфигурациями. Следующие части данной главы будут посвящены некоторым из этих конфигураций и гендерной политике, которая имеет место в этой сфере.

Историческая динамика личности

Историчность личности рассматривалась в социальной теории главным образом в разрезе построения исторических типологий характеров. Считалось, что определенный характер доминирует в течение какого-то исторического периода, а затем, с наступлением новой эпохи, заменяется другим. Классической последовательностью является типология Дэвида Рисмана. В своей книге «Одинокая толпа» он выделяет три характера: ориентированный на традицию, внутренне ориентированный и ориентированный на другого. Еще одна типология принадлежит Чарльзу Райху: Сознание I, Сознание II, Сознание III. Джон Кэрролл говорит о трех типах: пуританском, параноидальном и освобождающем (remissive). Проигрываются также многочисленные вариации на тему традиционный versus модерный. Пол Хох в своей книге «Белый герой, черный зверь» вместо последовательности характеров предлагает их чередование. С его точки зрения, два мужских характера, пуританин и плейбой, гоняются друг за другом на протяжении примерно 3000 лет истории человечества.

Гораздо более тонкий подход к данной проблеме развивался в исследованиях Франкфуртской школы, посвященных психологии фашизма. Эрик Фромм в своей работе «Страх и свобода» утверждает, что структура авторитарного характера послужила психологическим решением проблем отчуждения, возникших в условиях экономического и культурного развития капитализма, но не только их. В уже упоминавшейся книге «Авторитарная личность» жесткий характер, насыщенный предрассудками, противопоставляется другим типам характера, сформировавшимся при тех же самых условиях. Развиваемая в Главе 9 данной книги аргументация направлена на доказательство того, что множественность путей формирования гендера приводит к множественности в модели личности.

Историчность личности может быть понята как изменение – под воздействием динамики социальных отношений – точек напряжения в развитии личности и политики личной жизни. Нет необходимости предполагать последовательность доминирующих типов характера, чтобы анализировать изменения мотивации и организации личности. Это может быть сделано путем признания постоянно возникающих множеств ограничений и возможностей, в пределах которых образуется действительное разнообразие личностей.

Приложение этого подхода к анализу гендерного характера понятно в принципе, но трудноосуществимо на практике. Проиллюстрируем как проблемы, так и возможности этого подхода на примере недавних исследований истории фемининности.

Бим Эндрюс, автобиографию которой я цитировала в Главе 8, спрашивала: «Как жить правильно?» Хотя альтернативные типы фемининности, которые она наблюдала, интересовали ее сами по себе, самое замечательное в ее позиции было то, что она воспринимала их как выбор. В мире Бим присутствовала не единственная модель в качестве ее природного характера или неизбежной судьбы. Она была дочерью служанки, а свои юношеские годы провела в Кембридже в 1920-х годах, т. е. росла отнюдь не в обстановке жарких феминистских споров. Однако традиционная модель гендерных отношений и женственности была подорвана в южной Британии предыдущим поколением. Волнения в обществе, вызванные женским суфражистским движением, были одним из наиболее наглядных внешних проявлений этого процесса. Другими его проявлениями стали литературные споры вокруг новой женщины, новый приток женщин в тяжелую промышленность во время Первой мировой войны и мобилизация некоторых групп работниц в профсоюзы и кооперативное движение. Возможно, наиболее важным моментом в этом процессе стала система массового образования, позволившая девушкам из рабочего класса посещать начальную школу, а некоторым из них – продолжить свое образование в средней школе. Одной из этих девушек как раз и стала Бим Эндрюс, которая «чувствовала себя ужасно неудобно из-за того, что всегда училась лучше всех в классе» и которая училась в школе до четырнадцати с половиной лет. Этот опыт Бим, видимо, хорошо сочетался с сильным желанием ее матери держать ее «подальше от работы служанки» и ограждать от кружка тех ее сверстниц, которые были «женами и матерями уже с детского сада».

Подобный опыт для того времени был незаурядным, но не единичным. Он являлся частью исторического изменения в конструировании фемининности у более богатых слоев капиталистического мира. Аналогичное изменение можно проследить в некоторых частях Австралии благодаря последним исследованиям таких социологов и социальных историков, как Керрин Рейгер, Джилл Мэтьюз, Майкл Гилдинг, Энн Гейм и Розмари Прингл. Эти исследования показывают сложные институциональные изменения, произошедшие в первой половине XX века и повлиявшие на гендерные отношения в семье, государстве, на рынке труда и в сфере профессиональной занятости. К числу этих изменений как раз относятся те, которые коснулись жизни Бим Эндрюс: расширение образования для девочек и изменение его содержания; изменение структуры домохозяйства и разделения домашнего труда, которое довольно быстро свело на нет систему домашних слуг как массовой сферы занятости; рост сегмента офисной работы для женщин.

Совокупность этих институциональных изменений привела к тому, что в жизни молодых женщин встали новые проблемы, связанные с конструированием фемининности в подростковом возрасте и юности. Особенно важными представляются две из них. Первая – выбор профессии. Эта проблема пришла на смену выбору между следованием традиционному жизненному пути для женщины или протестом против него. Новая женщина – это, в сущности, женщина, сфера занятости которой лежит вне дома. Но главная проблема состояла не в выборе между разными видами труда, а скорее в изменении подходов к труду. В первые десятилетия XX века изменилось представление о домашней хозяйке как профессии. Наряду с другими вещами сюда входило развитие домоводства как гендеризованного учебного предмета. До этого времени оплачиваемая занятость женщины была вопросом нужды или респектабельности (в XIX веке трудовая аристократия и мелкие бизнесмены считали, что не работающая вне дома жена – признак профессиональной успешности ее мужа). Теперь она стала проблемой отказа от профессии домашней хозяйки.

Вторая проблема – конкуренция с мужчинами. Она стояла на повестке дня значительно дольше – об этом свидетельствует изгнание женщин-рабочих из горного дела и тяжелой промышленности. Однако, как показывает Сьюзен Магари, концепция раздельных сфер занятости, прошедшая длинный путь рационализации, на рубеже XIX и XX веков начала терять свои позиции. Например, школьные успехи у девочек были явно выше, чем у мальчиков. В Австралии в первое десятилетие XX века доля девочек-учащихся в возрасте 14–17 лет была значительно выше, чем доля мальчиков.