Девица оседает, милиционер укрепляет шпалердвумя руками — шар-pax артисту Каморному да посередь лба. Тот, естественно,бритву выпустил и сам лег. Порядок восстановлен.

Соседи протолкнули воздух, ахнули, охнули. Всетихо.

Блюститель порядка осознал остекленело,соотнес картину с инструкцией и выпалил третий в потолок. В качествепредшествующего предупредительного выстрела.

Едет милиция, едет скорая: Бородино! Девицалежит на стеклотаре, стоны испускает. В бедре у нее дыра, на шее порез, подглазом синяк. Артист Каморный лежит смирно. Бритва в крови, из пистолета дымок,у народа глаза по чайнику.

Девице — повязка и шина, перебита бедреннаякость, артисту Каморному — вызывается транспорт везти в морг, участники исвидетели — приступаем к даче показаний. Фельдшер милиционеру: благодарим заотличную стрельбу. Милиционер — мрачно ему: у меня еще пять в обойме.Профессиональный юмор.

Соседи за милиционера горой. Радуются, чтоотмучились; задоставал их артист Каморный своим талантом.

На похоронах народу была куча. От театра, откино, венки, речи: скорбь. Девки милицию проклинали.

Того парня еле потом оправдали. Упорнодознавались о порядке выстрелов и меткости попаданий. Еле соседи отовратьсяпомогли.

Вот лето, воскресенье, позднее утро. Мама спапой сына отправили в пионерский лагерь — расслабляются вдвоем душой и телом.Она на кухне завтрак готовит, огурчики режет, он в комнате пол натирает —обычная однокомнатная квартира. Одинцовский проспект, верхний этаж, окнанастежь распахнуты. Внизу озеро блестит, народ загорает. А жара стра-ашнаястояла. И они как встали, так голые и ходят. Еще вполне нестарые, наслаждаютсясвободой.

Трет он паркет, потеет, мышцами поигрывает, апиво в холодильничке, вода в ванной, жена голая на кухне, — музыка играет.

А под окном тихо сидел их сиамский кот. Балделот духоты, сквознячок ловил.

Ну, а поскольку муж голый, все его хозяйство втакт движению соответственно раскачивается. И кот сонным прищуром это движениелениво следит…

Сиамские кошки вообще игривые. У них повышенновыражен охотничий инстинкт.

Муж, маша щеткой на ноге и своим прочим,придвигается ближе, ближе, кот посмотрел, посмотрел, неприметно собрался — ипрыг на игрушку! Когтем цоп! — поймал.

Муж от неожиданности и боли дернулся,поскользнулся голой пяткой на натертом паркете, на каплях пота, щетка с другойногой вперед вылетела — и он с маху затылком да об пол: бу-бух!

Жена слышит из кухни — стук.

— Саша, что там у тебя?

Никакого ответа.

— Сашенька, — зовет, — что там у тебя упало?

Что упало. Ага; Железный Феликс споткнулся.

Полная тишина. А когда, надо заметить, человектак навзничь башкой падает — звук деревянный, глухой, как чурка.

Пошла она посмотреть. Лежит он, в лице никровинки, глаза на лоб закатились. «Господи! что случилось!..»

Кратковременный рауш. Вырубился. Затылком-тотяпнуться.

Кот на шкаф взлетел, смотрит сверху круглымиглазами — тоже испугался.

Ах, ох, да что делать; вызывает скорую,брызжет водой, сует нашатырь. А кот следит, как у нее груди болтаются…

К приезду он кое-как оклемался: зеленый, вхолодном поту, тошнота и головокружение; классическая картина сотрясения мозга.Ну что — надо госпитализировать.

Заполняет врач карточку, как да что, а женаизлагает детали в трагической тональности: ведь не чужой предмет пострадал.

В новые лифты носилки, известно, не лезут, итащат они его сверху вручную. И как глянут они на страдальческую рожупострадавшего, представят ситуацию, вообразят себе в лицах эту паркетнуюкорриду с размахиванием гениталиями и охотником-котом, так их хохот иразбирает. Медбрат икает. Врач вздрагивает. И нападает на них дикий гогот,истеричное грохотанье, и оступается врач мимо ступеньки, и они вываливают кчерту больного на лестницу. И он ломает руку.

Тут медики просто подыхают от хохота. Онихватаются за перила, перегибаются пополам, прижимают животы и стонут без сил.Потом, взрываясь приступами идиотского непроизвольного смеха, накладывают емушину и тащат лечить дальше.

По дороге рассказали шоферу и чуть не въехалив столб. А уж в приемном был просто праздник души, просили повторить на бис.

Сотрясение небольшое оказалось, но уж в гипсеон походил.

Девочке было семнадцать лет, и у нее перваялюбовь. А кругом весна, все трепещет, цветет и распускается. Белые ночи: крыльямостов и романтические мечты и клятвы.

А он, как водится, подлец. Он ее обманывает,он ее бросает.

Столкновение неземного чувства с низменнойреальностью вообще болезненно. Цветок сорван, крылья поломаны, идеал поруган.Где же обещанное счастье: жить незачем.

И следуя стезей своей великой трагическойлюбви, это бедное юное создание решает покончить счеты с проклятой жизнью.Обычная, к прискорбию, история.

Но технические детали всегда связаны снеудобствами в проработке. Стреляться нечем, ядов нет, резать вены неприятно испасти могут, вешаться неэстетично — мерзкое это зрелище.

И вот, когда дома никого нет, она одеваетсякак при первом свидании, выпивает бокал вина, оставляет предсмертную записку, и— распахивает окно…

И, прижимая к груди его фотографию, бросаетсявниз.

Шестой этаж!

Там внизу бабушка в булочную за хлебцем шла.Так она даже охнуть не успела. Перелом шейных позвонков. Голова буквально межребер всунулась, как у черепахи. Сходила за хлебцем.

Под ноги смотрела, вот и дошаркалась. Как этасторона улицы перестала быть наиболее опасна при артобстреле, так она сверхунапасти и не ждала. Ветеран блокады.

А девица с бабушки свалилась на газон. Всехповреждений — перелом ключицы. Даже сотрясения не получила — организм молодой,упругий. Своими ногами в скорую села.

Вот такой закон природы: влюбляются одни, аотдуваются другие. Но надо ж смотреть, куда ты падаешь! Тут бутылку в форточкувыкинут, и то вечно кому-нибудь по кумполу угодят, а то — шестьдесят кило всвободном полете; оружие возмездия. Романтики…