«Касл» пробыл в зоне крушения тридцать часов, приняв на борт еще одну шлюпку с пассажирами «Занзибара» и одного из кочегаров, удержавшегося на обломке парохода. Но подойти близко к берегу и выслать шлюпки ему не удалось, так как поднявшийся сильный ветер настолько возмутил океан, что линия прибрежных валов стала абсолютно непроходимой. Зато ему удалось поделиться ужасной новостью, которая после этого в два-три дня облетела весь свет, с встречным судном, державшим курс в Порт-Элизабет. «Касл» также передал сообщение со списком фамилий всех спасенных.

Ночью того дня, когда у Бениты состоялся разговор с миссис Джеффрис, «Касл» бросил якорь на расстоянии видимости Дурбана, так как, принадлежа к крупным судам, он не мог пройти через нанос, образовавшийся в устье реки Береа, на которой расположен город.

На рассвете горничная разбудила Бениту, спавшую прерывающимся, беспокойным сном, сообщив ей, что ее желает видеть какой-то старый джентльмен, прибывший с берега на буксирном судне, причем она особенно подчеркнула слово «старый», дабы не вызвать у Бениты ложных надежд.

Одевшись при помощи горничной, Бенита поднялась на палубу как раз в то время, когда взошедшее солнце начало золотить реку, мыс, город и весь прекрасный Наталь, и увидела подле борта облокотившуюся на перила фигуру, от которой, несмотря на долгие годы разлуки, сразу повеяло чем-то хорошо знакомым, фигуру старика высокого роста, с седой бородой.

Она невольно вздрогнула, увидев этого задумавшегося старика. Ведь это был все-таки ее отец! Может быть, не только он был виновен в ссоре с женой… Она подошла к нему и дотронулась до его плеча:

– Отец!

Он обернулся с проворством, бывшим всегда одной из особенностей его характера и унаследованным дочерью.

Она невольно вздрогнула, увидев этого задумавшегося старика

– Моя дорогая, – сказал он, – я всюду узнал бы твой голос! Я слышал его во сне в продолжение всех этих долгих лет. Благодарю тебя, дорогая, за то, что ты вернулась ко мне. И благодарение Богу, что ты уцелела во время бедствия, погубившего столько других! … – Он обнял ее и поцеловал.

Бенита слегка отпрянула назад, так как он случайно задел рану на ее голове.

– Прости меня, отец, – сказала она, – но ты дотронулся до больного места. Я ведь была ранена.

Тут только отец заметил повязку у нее на голове и начал усиленно извиняться.

– Мне об этом ничего не сказали, – воскликнул он своим приятным, располагающим к себе голосом, в обладателе которого чувствовались родовитость и воспитание. – Мне только сообщили, что ты спасена. Такая, видно, злосчастная у меня судьба, что мне пришлось причинить тебе боль в первый же момент нашей встречи, мне, который и без того принес своей семье немало горя.

Бенита была тронута.

– Ничего, – отвечала она. – Ты ведь не нарочно.

– Нет, дорогая моя, не нарочно. Поверь мне, я никогда не грешил по желанию, а лишь по слабости. Какая ты красавица, Бенита! Я не ожидал увидеть тебя такой.

– Что? – ответила она с улыбкой. – С повязкой-то на голове? Разве только в твоих глазах.

Про себя же она подумала, что эпитет «красавец» гораздо больше подходит к самому отцу, который, со своими выразительными глазами, подвижным лицом, красиво очерченным ртом с впадинками в уголках, столь похожими на ее собственные, и седой бородой, был, невзирая на преклонный возраст, действительно чрезвычайно интересен. Бенита с удивлением спросила себя: неужели этот человек мог ударить ее мать, но, припомнив его таким, каким он бывал прежде, в период своего пристрастия к крепким напиткам, нашла вопрос излишним.

– Голубка моя, – сказал мистер Клиффорд, поглаживая руку дочери своими тонкими пальцами, – ты и представить себе не можешь, что я вынес. В ожидании твоего прибытия я остановился в Королевской гостинице. Вдруг приходит депеша, извещающая о гибели «Занзибара» и всех находившихся на нем. Известие это так подействовало на меня, что я, впервые после долгих лет, выпил, желая потопить в вине свое горе. Не бойся, дорогая, в первый и последний раз. Но вскоре подоспела телеграмма со списком спасенных, в котором, хвала Всевышнему, значилась и ты.

Старик облегченно вздохнул.

– Да, – сказала Бенита, – я должна благодарить Его и… другого. Ты слышал историю… ну, словом, как мистер Сеймур спас меня?

– Отчасти. В то время как ты одевалась, я говорил с офицером, командовавшим вашим катером. Сеймур был отважный человек, Бенита, и мне грустно говорить о его кончине.

Бенита, мертвенно-бледная, ухватилась за поручни. Ее глаза впились в лицо отца.

– На основании чего говоришь ты это, отец? – скороговоркой произнесла она.

Мистер Клиффорд вытащил из кармана своего пиджака последний номер «Натальского вестника» и, в то время как его дочь, испытывая сильнейшее отчаяние, состояние, понять которое невозможно, не испытав самому, ждала ужасных слов, стал наскоро пробегать длинные столбцы, посвященные описанию гибели «Занзибара». Наконец он нашел то, что искал, и начал читать.

Прочел он следующее:

Люди, посланные для осмотра той части берега, которая расположена против места кораблекрушения, сообщили, что они встретили какого-то кафра, направлявшегося вдоль берега, у которого оказались золотые часы, снятые им, согласно его словам, с тела неизвестного белого, найденного им на песке у устья реки Умвоти. На внутренней стороне верхней крышки выгравировано: «Сэру Роберту Сеймуру от его дяди по случаю исполнения двадцати одного года». По наведенным справкам выяснилось, что Роберт Сеймур значился в числе пассажиров первого класса погибшего парохода. Он был членом древнего английского рода в Линкольншире и направлялся в Южную Африку во второй раз, уже побывав там несколько лет тому назад, когда приезжал вместе со своим братом для охоты на диких зверей. Мистер Сеймур был известный стрелок и английский джентльмен в полном смысле слова. Последний раз его видели в то время, когда он, как рассказывает один из спасшихся пассажиров, переносил мисс Клиффорд, дочь известного натальского пионера, в спасательную шлюпку, но так как, исходя из последних сообщений, мисс Клиффорд оказалась в числе спасенных, а он спустился в шлюпку вместе с ней, то причина его печального конца остается пока что в области догадок и предположений…

– Боюсь, что это достаточно ясно, – произнес мистер Клиффорд, складывая газету.

– Да, достаточно ясно, – отозвалась убитым голосом Бенита. – А все-таки, все-таки, о Господи! …Отец, он как раз перед тем просил моей руки, и мне не верится, что он умер прежде, чем получил ответ.

– Вот оно что! Бедное дитя! Это очень тяжело… Однако ничего не поделаешь; ясно, что мистер Сеймур один из трехсот погибших. Возьми себя в руки, детка, сюда идут. А вот и буксир!