С шумом, напоминавшим раскаты грома, замелькали мириады копыт, поднимая клубы пыли с почерневшего вельда; исполинское стадо рассеялось при появлении своего врага – человека. Длинными вереницами мчались животные в разные стороны.

В этой громадной впадине, похожей на чашу, остался только один раненый, измученный гну.

Всадники продолжали скакать по его следам, пока мистер Клиффорд, значительно опередивший свою дочь, не оказался почти рядом с ним. Тогда бедное обезумевшее животное решило прибегнуть к последней отчаянной попытке спасти свою жизнь. Гну внезапно остановился, повернулся на одном месте, опустил голову и кинулся на своего преследователя. Мистер Клиффорд, державший ружье в правой руке, выстрелил наудачу. Пуля попала в животное, но не смогла остановить его нападения: низко опущенные рога ударили лошадь по ногам, и в следующую секунду конь, человек и гну упали.

Бенита, отставшая от Клиффорда на пятьдесят ярдов, вскрикнула, но не успела она поравняться с отцом, как он со смехом поднялся на ноги, совершенно невредимый. Лошадь тоже вскочила, но гну не двигался, он не мог встать; попытался было подняться на передние ноги, издал какой-то рыдающий стон, дико озираясь по сторонам, перевернулся и испустил дух.

– Я никогда не думал, чтобы гну мог напасть таким образом, – сказал Клиффорд. – Да будет он проклят! Кажется, моя лошадь захромала.

Она действительно хромала, так как удар пришелся ей по передним ногам, но, к счастью, не особенно сильно. Клиффорд привязал к одному рогу убитого животного носовой платок, чтобы отпугнуть хищных птиц, бросил несколько охапок сухой травы на его тело, собираясь, если будет возможность, прислать за добычей позже, сел на свою хромую лошадь и двинулся обратно к фургону. Он не предполагал, что забрался так далеко в погоне за животным, поэтому только к полудню они вышли на место, по которому, как им показалось, проходила дорога. Но не найдя ее, они повернули обратно, надеясь встретить фургон с распряженными быками. Однако миля пробегала за милей, а никаких следов фургона все не было. Тогда, убедившись в том, что они выбрали неправильный путь, всадники снова вернулись на старое место. Тут они покинули тропу и повернули вправо.

Между тем небо покрылось тучами, и около трех часов над ними разразилась гроза с бурей, с потоками ледяного дождя – первого весеннего дождя – и с сильным ветром, пронизывающим их насквозь. Потом ливень перешел в неприятный мелкий дождь и стал надвигаться туман, сгущавшийся все больше и больше с наступлением вечера.

Положение их было ужасно. Заблудившиеся, голодные, промокшие насквозь, сидя на утомленных лошадях, одна из которых вдобавок хромала, они беспомощно блуждали по пустынной равнине. Проблеск удачи мелькнул лишь однажды. Перед закатом лучи солнца на несколько коротких мгновений пронизали туман и указали заблудившимся, в какую сторону им следовало направиться. Они повернули лошадей к западу и ехали в этом направлении, пока не спустилась тьма. Путники на время остановились, думая передохнуть, но почувствовали, что не выдержат холода и погибнут до наступления утра, и решили ехать дальше. Вдруг лошадь мистера Клиффорда захромала так сильно, что он был вынужден спешиться и взять ее под уздцы. Он вел ее, идя возле дочери и горько упрекая себя за неблагоразумие, из-за которого Бенита теперь подвергалась такой опасности.

– Это ничего, отец, – ответила она устало, так как чувствовала себя крайне утомленной. – Не все ли равно, умереть ли в горах, или на море, или в каком-нибудь другом месте!

Они продолжали наугад двигаться вперед. Бенита задремала в седле и встрепенулась только от воя гиены, который раздался совсем близко от них; в другой раз она проснулась оттого, что ее лошадь споткнулась и упала на колени.

– Который час? – спросила она наконец.

Ее отец зажег спичку и взглянул на часы. Они показывали десять. Пятнадцать часов тому назад они уехали от фургона и с тех пор ничего не ели. Время от времени мистер Клиффорд, снова севший на лошадь, стрелял из ружья. Вскоре у него остался только один заряд, но, увидев при свете спички измученное лицо своей дочери, он выстрелил в последний раз, хотя у него было чрезвычайно мало надежды на какую-нибудь помощь в этой страшной глуши.

– Поедем дальше или остановимся? – спросил отец.

– Мне все равно, – ответила дочь, – только если я остановлюсь, то, мне кажется, это будет навсегда. Лучше поедем дальше.

Тем временем дождь прошел, но туман был все такой же густой. Теперь им казалось, что они едут среди зелени, так как по лицу их поминутно хлестали мокрые листья. Совершенно изможденные путники еле двигались вперед. Вдруг Бенита почувствовала, что ее лошадь внезапно остановилась, точно сильная рука схватила ее под уздцы; в то же мгновение совсем близко от нее послышался мужской голос, говоривший с иностранным акцентом:

– Mein Gott![20] Куда вы едете?

– Сама не знаю, – отвечала она словно во сне.

В эту минуту луна выглянула из-за туч, и Бенита впервые увидела лицо Джейкоба Мейера.

В эту минуту луна выглянула из-за туч, и Бенита впервые увидела лицо Джейкоба Мейера

При лунном свете его наружность не производила неприятного впечатления. Это был человек лет сорока, не слишком высокий, худой и подвижный, с черной остроконечной бородкой, с бледным, как слоновая кость, лицом, не загоревшим даже под африканским солнцем, и с черными блестящими глазами, которые то, казалось, принимали сонное выражение, то вспыхивали каким-то внутренним огнем. Как ни чувствовала себя Бенита изнуренной треволнениями этого дня, она не могла уйти от ощущения зловещей тревоги, которое вызывала в ней личность этого человека. Она чувствовала, что он полон неудовлетворенных желаний и честолюбивых стремлений и не остановится ни перед чем, чтобы достичь своей цели. В это время он опять заговорил. Нечто в его голосе привлекало к нему внимание Бениты.

– Какая-то счастливая мысль побудила меня двинуться навстречу вам. Впрочем, нет, не мысль, а – как это у вас называется? Да, инстинкт. Посмотрите, дружище Клиффорд, куда вы завели вашу дочь. Смотрите, смотрите! – добавил он, указывая пальцем вниз.

Клиффорд и Бенита перегнулись вперед, вглядываясь в темноту. Прямо перед ними зияла страшная пропасть, глубину которой нельзя было разглядеть даже при лунном свете.

– Клиффорд, мой друг, позвольте сказать вам, что вы никудышный путешественник; еще один шаг вперед, и вы оба вместе с животными превратились бы в груды мяса с переломанными костями… Знаете ли вы, что до дна пропасти добрых пятьсот футов? О, можно сказать, что вас обоих ожидал сегодня ночью крепкий сон!

– Что это за место? – спросил пораженный Клиффорд. – Леопардово ущелье?

– Да, не что иное, как Леопардово ущелье. Вы все время двигались по гребню горы, а не внизу. Какое все же счастье, что до меня дошла мысль этой молодой особы, вашей дочери, потому что, я абсолютно в этом уверен, она обладает способностью посылать мысли на расстояние. Я как-то внезапно это почувствовал, словно меня пронзила игла. Я искал вас повсюду, узнав, что вы потеряли ваш фургон, и вдруг что-то мне подсказало: «Поезжай на вершину Леопардова ущелья, поезжай скорее». И я гнал свою лошадь, несмотря на темноту и скалы, несмотря на туман и дождь, и оказался здесь как раз в ту минуту, когда вы подъехали, чтобы схватить за узду лошадь этой леди.