вслед за нею прибежали и все сестры. Они расстелили свои покровы от самых монастырских ворот до того места, где стоял старец, и, припадая к его ногам, целовали их.

Когда старец с учеником вошли в монастырь, игумения принесла большую лохань, наполнив ее свежей водой с травами, и, поставив сестер по обеим сторонам от старца и ученика, омыла им ноги. Затем она, черпая кувшином воду из лохани, стала подзывать к себе сестер и возливать эту воду им на головы. После этого она вылила остатки воды себе на грудь и на голову. Все сестры были безгласными, как камни, и все делали по стуку била, а движения их были подобны ангельским. Старец спросил игумению: «Сестры так себя ведут из-за того, что принимают нас, или они всегда таковы?» И она ответила: «Всегда так себя ведут твои рабыни, владыко, помолись о них». Старец сказал: «Скажи моему ученику, чтобы он также обращался со мной, а то он ведет себя как дикий гот, его уста никогда не закрываются».

Одна из сестер в разорванной одежде спала, растянувшись посреди двора. Старец спросил: «Кто это спит там?» Одна из сестер ответила: «Это пьяница, и мы не знаем, что с ней делать. Изгнать из монастыря – боимся греха, а оставаясь в монастыре, она смущает сестер». Старец сказал ученику: «Возьми лохань и вылей на нее». Когда он это сделал, сестра встала как будто с похмелья, а амма сказала: «Она всегда такая, владыко».

Затем игумения повела старца в трапезную, где обедали сестры, и сказала ему: «Благослови рабынь твоих, владыко, чтобы они ели пред тобою». Он благословил. Рядом со старцем сели лишь игумения и ее помощница. Перед аввой поставили блюдо, на котором лежали моченые и сырые овощи, а также финики и кувшин с водой, а перед учеником поставили вареную фасоль, немного хлеба и евкрата.[305] Сестрам же подали различные яства, рыбу и вино. Во время трапезы все молчали. Когда все встали из-за стола, старец спросил игумению: «Почему ты так поступила? Нужно угощать гостей, а вы угощали самих себя». Амма же ответила: «Ты – монах, и я поставила тебе монашескую еду. Твой ученик – ученик монаха, и я поставила ему еду ученика монаха. А мы – новоначальные и ели еду для новоначальных». Старец сказал ей: «Да помянет Бог любовь твою, поистине мы получили от вас духовную пользу».

Когда они пошли отдыхать, авва Даниил сказал ученику: «Пойди посмотри, где спит та пьяная, которая лежала посреди двора». Ученик пошел посмотреть и, вернувшись, сказал, что она спит рядом с отхожим местом. Старец сказал ученику: «Бодрствуй со мной этой ночью». Когда все сестры разошлись и заснули, авва позвал ученика, и они, спрятавшись за житницей, увидели, как «хмельная» встала, подняла руки к небу, и слезы ручьями потекли у нее из глаз. Ее губы шевелились, она клала земные поклоны и падала ниц на землю. Если же слышала, как кто-то из сестер выходил, то падала на землю и начинала храпеть. Так она поступала все время, что жила в этом монастыре.

Тогда старец сказал ученику: «Ступай позови скорей игумению». Тот пошел, позвал игумению и ее помощницу, и те всю ночь смотрели, что делала эта монахиня. Наконец игумения разрыдалась и сказала: «О, сколько зла я ей причинила!» Когда ударили в било, между сестрами пронесся слух о той сестре. Она услышала их речи, сразу же пошла туда, где спал старец, взяла его посох и мантию, а затем, отворив ворота монастыря, ушла, а на засов положила записку, в которой было сказано: «Помолитесь обо мне и простите, если я чем согрешила против вас».

Когда рассвело, ее стали искать, но не нашли. Сестры пришли к воротам монастыря и увидели, что они открыты, а на засове лежит записка. В монастыре поднялся великий плач, а старец сказал: «Я ради нее и пришел сюда. Таких „пьяниц“ любит Бог». И все сестры стали открывать старцу, кто какое зло ей причинил. Старец же, помолившись о них, отправился с учеником в свою келию, прославляя и благодаря Бога, единого ведающего, сколько у Него никому не известных рабов.

6. Ученик блаженнейшего Иоанна, епископа Константинопольского,[306] Евлогий, пресвитер и великий подвижник, постившийся по два дня, а часто и целую неделю и вкушавший только хлеб с солью, был прославляем за это среди людей. Однажды он отправился к авве Иосифу в Панефос, надеясь найти у него еще более суровый образ жизни. Старец принял его с радостью, и все, что у него было, поставил на стол, стараясь угодить гостю. Ученики Евлогия сказали: «Наш пресвитер не ест ничего, кроме хлеба и соли». А авва Иосиф ел молча. Проведя у аввы три дня, пришедшие не слышали, чтобы братия пели или молились, потому что их делание было сокровенным. Не получив от встречи никакой духовной пользы, гости ушли.

Но, по домостроительству Божию, в пустыне их застигла песчаная буря, они заблудились и вернулись обратно к авве Иосифу и, подойдя к их келии, услышали, как монахи поют. Они долго слушали пение, потом постучались, и братия, прервав псалмопение, приняли их с радостью. Так как было очень жарко, ученики Евлогия налили ему в кружку воды, но он не смог ее пить, так как к речной воде была примешана морская. Тогда, придя в себя, Евлогий припал к ногам старца, прося рассказать об их образе жизни. Он спросил: «Как же так получилось, авва, что сначала вы не пели, а теперь, когда мы ушли, поете? И почему в кружку мне налили соленой воды?» Старец ответил: «Брат по своей небрежности допустил ошибку и смешал хорошую воду с морской». Но Евлогий не переставал умолять старца открыть ему истину, и тот сказал: «Та малая чаша вина была чашей любви. А это – вода, которую всегда пьют братия». И авва научил Евлогия различению помыслов, отсечению всего человеческого. И сказал Евлогий авве Иосифу: «Действительно, ваше делание – истинное». После этого он стал рассудительным, вкушал все, что ему предлагали, сам все совершал втайне.

7. Авва Исаия сказал: «Я полагаю, что великое и достойное дело – победить тщеславие и преуспеть в познании Бога. Потому что попавший в плен лукавой страсти тщеславия лишается мирного духа, его сердце ожесточается по отношению к святым братиям во Христе, и в довершение всего он впадает в высокомерие, т. е. гордость, которая является матерью всех зол. Но ты, верный раб Христов, сохраняй в