Пропустить мимо ушей. Не отвечать. Делать тупой и благодушный вид. Что-то не так с тобой, Грета. Августовская мошка цапнула? Вроде и распрощались неплохо…

— Ты располагайся, я помогу Ингрид на стол накрыть.

Игорь развернулся и медленно ушел на кухню. Спину жег взгляд Греты. Может, оставить женщин одних и уйти на второй этаж, сославшись на дела? Невежливо. Значит, делать вид, что ничего не происходит, что рад гостье, как родной.

Ингрид резала хлеб, что-то мурлыча себе под нос. А все-таки она слегка обрусела. Есть с хлебом — это чисто русская привычка. На душе стало теплее. Маард подошел, обнял ее за плечи.

— Дай я похозяйничаю? — предложил он. — А ты Грете дом покажешь. Вам, женщины, друг с другом проще.

Она положила нож на стол, повернулась лицом к Игорю, обняла.

— Совсем ты у меня от общения отвык… Вы же вроде друзья?

— Конечно, — заверил ее Маард. — Но кто из нас весь день дышал лабораторной пылью и вернулся голодный и усталый? Иди, иди…

За ужином Грета была сама любезность, но Маарда не покидало ощущение ее неестественности. Интересно, на что она рассчитывала, когда ехала сюда вместе с Ингрид? Может, это он сам одичал? Отвык от посторонних. И стесняется встречаться с теми, кто помнил его… другим. Наглым, сильным, настоящим.

— А деток вы не планируете? — мило улыбалась девушка. — Такая пара чудесная…

Ингрид переменилась в лице. Поблекла, опустила глаза.

— Мне тридцать шесть. Грета. Поздновато, — тихо ответила она.

— Нам и так хорошо, — широко улыбнулся Маард. Нахлынувшая злость отрезвила, помогла сдержать раздражение. — Мы же прекрасная пара! Самодостаточная.

Незаметно накрыл ладонью лежащую на колене ладошку Ингрид. У обоих дрожали руки. Хотелось шепнуть: «Я тебя люблю, я с тобой». Промолчал, только чуть сжал ее пальцы.

— Ингрид, а чем ты сейчас занимаешься? — не унималась Грета. — Чем вообще живете? Я ж вас год не видела…

— Больше, — холодно улыбаясь, бросил Маард.

— Коллеги разработали оригинальную биомодель. Я наблюдаю за ее развитием, — спокойно заговорила Ингрид. — Веду свои исследования в области физиологии нервных синапсов. Помогаю усовершенствовать нейроадаптер.

Голос ее звучал равнодушно и монотонно. Будто сама Ингрид находилась где-то далеко, и обрывки фраз приносил ветер.

— Гор за меня хозяйство ведет. Мы розы решили разводить в садике. Вечерами на пляж ходим. Там старый причал. Гор рыбачит, я сижу рядом. Осенью были в Атлантик-Сити. На Рождество ездили в Денвер. Там много снега. Мы наряжали елку на улице, у меня так замерзли пальцы… разбила игрушку. Маленькую зеленую призму. Грелись горячим вином. Гор сделал шикарный ужин…

Она говорила, говорила… Грета смотрела в ее лицо и лишь изредка моргала. Игорь неторопливо ел, с трудом сохраняя спокойствие. Он испытывал только одно желание: увести Ингрид. Чтобы никто не задавал идиотских вопросов. Чтобы ей не приходилось говорить, словно оправдываясь. Чтобы не перед кем было его стыдиться.

Грета внезапно вспомнила о неотложном деле, засобиралась домой. Ее не стали уговаривать остаться, вызвали такси. Дома стало тихо-тихо, лишь отсчитывали секунды старинные часы. Ингрид ушла на второй этаж и забилась в большое кресло. Маард походил туда-сюда, соображая, стоит ли тревожить ее, потом не выдержал. Подошел, присел рядом, погладил пушистый затылок и тихо предложил:

— Давай сходим на пляж? Там сейчас тихо, никого нет… — и потом зачем-то добавил: — Прости меня.

Она подняла голову, посмотрела на него удивленными, все еще хранящими печаль глазами:

— За что, Гор?

— За Грету. Я не понимаю, что на нее…

— Я понимаю, — мягко перебила она. — Она молодая и красивая, но у нее ничего нет. А у меня — немолодой, посредственной, скучной — есть любимый мужчина. Ты. Это зависть.

Он опешил.

— Да ну, ты что? Посмотри на меня. Чему тут завидовать? Развалина…

Ее губы дрогнули, взгляд стал теплым-теплым.

— Не обижай меня. У меня прекрасный, любящий, хозяйственный мужчина. К тому же великолепный любовник.

Маард улыбнулся, потянул ее за руки из кресла.

— Пойдем. На пляже есть одно укромное место… Устроимся там с бутылочкой вина?

Ингрид рассмеялась.

— И без купальника?

— Мне купальник вообще не идет! — с жаром подтвердил Игорь.

Правда, исполнить задуманное не удалось. С океана дул прохладный ветер, да и на пляже кучковались мальчишки. Так что пришлось сидеть чинно — он в спортивном костюме, она в оранжевом топике и в коротенькой юбочке. А над ними…

Над ними парил пестрый кондор воздушного змея. Игрушка трепыхалась на тонкой леске. Рвалась в небо. Мальчишки радостно визжали, а Игорь глядел на парящую в небе бумажную птицу и вспоминал… Маленькая речка в далекой стране. Тихий провинциальный городок. Неожиданно захотелось позвонить домой. Пронзила острая игла ностальгии. Он обнял за плечи Ингрид, задумчиво глядящую на море, и попросил:

— Пойдем домой?

Она кивнула.

Вечер был нежным. А когда Ингрид уснула, Игорь спустился на первый этаж. Набрал по памяти номер. И старательно улыбаясь, сказал:

— Привет, Ма! Я соскучился…

В узкие запыленные оконца под потолком светило беспечное сентябрьское солнце. Тильда лежала на полу, вытянувшись, и солнечный свет согревал ее ноги. Все утро она пыталась высвободить запястье из наручников или открутить решетку. Закончилось это обломанными ногтями, натертой до кровоточащих ссадин кожей и отчаянием.

От постоянного гула болела голова. Боль мешала сосредоточиться, прислушаться к происходящему снаружи. Тильда то проваливалась в зыбкую дрему, то заставляла себя подняться, сесть и снова дергать, дергать, дергать руку в стальных браслетах.

— Я должна отсюда выбраться! Я должна! Маард, ты же меня ждешь, я знаю… — бормотала она. — Я смогу. Нет безвыходных ситуаций. Надо только вытащить руку. Дальше я разобью окно чем-нибудь и вылезу. Только бы руку вытащить…

Время шло, словно карусель в луна-парке — по кругу. Приступы отчаяния чередовались с бессилием и безразличием. Тильда то с плачем рвалась из стальных браслетов, то замирала на полу. Солнце пряталось за тучи, снова выглядывало… Постепенно стемнело. Девушку охватил липкий ужас.

— Помогите!!! Кто-нибудь, помогите! Заберите меня отсюдаааааа!!! Люди! Меня кто-нибудь слышит? Помогите!!!

Воздух гудел, тени сгущались в углах, Тильде казалось, что пол вибрирует, что из окон смотрят на нее холодные, безразличные глаза, что сама она — лабораторная мышь, накрытая прозрачным колоколом и привязанная за лапку, и опыт уже начался.