– За одну ночь? – наконец выйдя из ступора, спросила Су-санна.

– Нет, Сусанна, не только за одну ночь. Еще за твое молчание. Тебе надо принять еще таблетку экстези. После первой прошло уже много времени, а ты должна быть очень чувственной, чтобы доставить удовольствие своему меценату, – объяснила Урсула Кайлен, протягивая на ладони таблетку.

Сусанна взяла ее. Она этого хотела, да, хотела постоянно пребывать в состоянии чувственного экстеза, наполнявшего каждый нейрон ее мозга, каждую клеточку ее тела, каждую пору ее кожи. Тогда она чувствовала себя всесильной и счастливой.

Голос Урсулы вернул ее к реальности:

– Есть кое-что, о чем ты не должна забывать после этой ночи.

– Я сделаю все, как ты скажешь.

– Это очень легко запомнить, поэтому я скажу это только один раз. Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видела, слышала и делала здесь, они тебя убьют, – просто произнесла Урсула Кайлен, после чего вышла из комнаты и заперла дверь на ключ.

Они вышли из комиссариата в девять вечера. Маргарит предложила Мирте пойти выпить пива в каком-нибудь тихом баре в центре. Мирта спросила, не хочет ли она виски, и Маргарит с улыбкой ответила:

– Я бы предпочла белое вино, только хорошо охлажденное.

– Тогда я поведу тебя попробовать отличный немецкий рислинг, – сказала Мирта.

Они не спеша доехали до одной винотеки, расположенной недалеко от вокзала, оставили машину Мирты перед входом и уселись на пустой уличной террасе, где они могли спокойно поговорить, не опасаясь, что их кто-нибудь услышит. Погода стояла довольно приятная. В то время как по случаю конца недели во всех заведениях в центре толпились студенты, здесь, в районе вокзала, почти никого не было.

Официант налил им по бокалу вина и оставил бутылку в ведерке со льдом. Время от времени на соседнюю остановку подъезжали трамваи.

Мирта достала из сумки пачку сигарет, закурила и медленно выпустила изо рта дым.

– Ты не против, если я буду курить?

– Нет.

– Я курильщица со стажем.

– У меня тоже есть свои нездоровые пристрастия, ем слишком много шоколада, – улыбаясь, призналась Маргарит.

Мирта бросила на нее понимающий взгляд, но перевела разговор в более серьезное и мрачное русло.

– Я снова звонила Клаусу после совещания, но у него выключен телефон. Он даже не включил автоответчик.

– Не понимаю, как он может обходиться без связи. В его ситуации любые новые сведения могут оказаться решающими.

– Комиссар тоже спрашивал меня, не связывался ли со мной Клаус. Мне даже не пришлось ему врать. Я сказала, что со вчерашнего дня ничего о нем не знаю, – ответила Мирта.

– Надеюсь, Клаус не будет и дальше совершать эту ошибку и позвонит одной из нас.

– Не знаю, что-то мне подсказывает, что в этом деле Клаус с самого начала ведет себя ненормально.

– Что ты хочешь сказать?

– Я никогда не видела, чтобы он так слепо доверял свидетелю.

Маргарит медленно отпила вина из своего бокала и подержала его во рту, смакуя кисловатый вкус.

– Как тебе показалась длинная речь шефа федералов? – спросила она.

– Для меня стало сюрпризом, что он связал групповое самоубийство пяти девушек с некрофильской оргией Густава Ластоона и его клиентов.

Агент Европола не стала признаваться Мирте Хогг в том, что она уверена в существовании шестой девушки, которая могла остаться жива.

– Все же меня удивило, – призналась она, – что все они собрались в Лейпциге и здесь довели до конца свою договоренность совершить обряд самоубийства, хотя судебные медики уже предупреждали о такой возможности. Но правда в том, что все фрагменты пазла, которые сложили федералы, действительно идеально совпали с моей версией преступления и составили с ней одно целое. Кроме того, они придали смысл тому, чего я не смогла понять. Я имею в виду причину, заставившую этих девушек приехать сюда из разных стран Евросоюза. – Она замолчала.

– Чтобы закрыть дело, нам надо еще найти Густава Ластоона и шестерых пропавших девочек. Мне по-прежнему не совсем понятно, почему этот человек похитил именно Карлу.

Маргарит Клодель отпила еще немного вина и задержала губы на кромке бокала.

– Руководитель федералов ответил на мой вопрос достаточно разумно, – заметила она. – Сейчас Густав Ластоон контролирует действия Клауса. Он держит в своих руках жизнь Карлы и других девочек, и это дает ему свободу действий, необходимую, чтобы успешно скрываться.

Несколько секунд Мирта Хогг хранила молчание, как будто думала о чем-то, чего не могла выразить.

– Объяснения, которые дал этот федерал по поводу художника из Нюрнберга, меня не убедили. И вообще, по мне, все это как-то дурно пахнет, – под конец призналась она.

– Честно говоря, мне тоже так кажется. Информация, которую он изложил в отношении расследований полиции каждой из заинтересованных европейских стран должна была поступить сначала ко мне, а потом к ним. Непонятно, почему в Гааге решили нарушить официальный протокол и обойти меня.

– Мы должны продолжить идти по следу Клауса.

– Теперь нам придется полагаться только на свой женский нюх. Мои шефы недвусмысленно запретили мне заниматься расследованием исчезновения немецких девочек. Это внутреннее дело немецкой полиции, и оно не подлежит анализу со стороны Европола.

Мирта Хогг снова наполнила бокалы вином и закурила новую сигарету.

– И ты подчинишься приказу своего начальства?

– Никто не обязан знать, чем я занимаюсь в Лейпциге.

Мирта Хогг одним глотком допила свой бокал.

– Что, если сегодня ночью мы немного напьемся?

– Я закажу еще бутылку рислинга, – согласилась Маргарит.

Сусанна стояла возле кровати, когда звук ключа, снова повернувшегося в замочной скважине, заставил ее напрячься в ожидании того, что будет дальше. Однако нельзя сказать, чтобы предупреждение на случай, если она заговорит, то «они» ее убьют, вызвало у нее хотя бы малейшее беспокойство. Ее страх исчез, как будто она никогда его не знала. Возможно, говоря «они», Урсула имела в виду меценатов, которые платили тысячи евро за обладание картиной, написанной с красивой девушки, с которой они провели ночь секса и наркотиков, подавлявших ее волю. Но если речь шла только о том, чтобы держать язык за зубами, то ей нечего бояться. Хельга и Бруно уже знали, что происходило в этом таинственном доме, а больше у нее в жизни не было никого, с кем она могла бы откровенничать.

Сусанна уже надела шелковые чулки, закрывавшие ноги до середины бедра, и туфли на высоком каблуке. Из-под пояса и трусиков с прозрачными вставками просвечивал лобок, кружевной бюстгальтер плотно облегал ее маленькие упругие груди. Черный цвет белья совпадал с холодным оттенком ее вьющихся волос. Они свободно ниспадали на плечи, подчеркивая красивое подкрашенное лицо, зеленые глаза с блестящими розовыми тенями и ярко-красные тонко очерченные губы.