– Урсула была влюблена в мою мать еще до того, как она свихнулась. Мне тогда было пятнадцать лет.

– Надо же, никогда бы не подумала.

– Это она научила меня всему, что я знаю о лесбийском сексе. Я веду беспорядочную сексуальную жизнь, потому что она так делала и продолжает делать, несмотря на возраст, – сказала Хельга. Потом сменила тон и спросила: – Чего я не понимаю, так это, к чему склоняешься ты в этом плане.

Сусанна никогда с полной ясностью не сознавала свои сексуальные предпочтения и никогда ни с кем об этом не говорила. Ей мог понравиться кто-нибудь из друзей, но она не хотела его как мужчину. Иногда в университете она чувствовала, что ее тянет к какой-нибудь сокурснице, но она не могла сделать ни одного шага, чтобы завоевать ее. Поэтому она решила уехать подальше от родителей, чтобы найти себя вдали от них, под предлогом того, что лейпцигский университет предоставил ей стипендию по программе «Эразмус».

– Честно говоря, я еще не знаю. Когда я тебя увидела, ты понравилась мне не меньше, чем Бруно, но я не могу тебе сказать почему.

– И что теперь? Ты поняла, к какому лагерю примкнуть?

Сусанна улыбнулась, и ее лицо приобрело гордое выражение.

– Я хочу найти настоящую любовь. Она и решит за меня.

– Любовь найти непросто, это я тебе точно говорю.

– Да, думаю, ты права. Бруно ясно дал мне понять – для него любовь всего лишь взаимовыгодный обмен: ты мне, я тебе, – сказала Сусанна.

Хельга приподнялась на диване и села, выпрямив спину и сложив ноги, в позу «лотос».

– А как ты провела время с меценатом?

– После экстези все оказалось проще, чем я думала.

– Проще? Большинство этих меценатов – протухшие слюнявые денежные мешки, на которых и смотреть-то противно. Почему, ты думаешь, Урсула предлагает им девочек вроде нас?

– Вчера вечером я думала, что мне действительно будет неприятно. Но при ближайшем рассмотрении он оказался крепким мужчиной, и довольно воспитанным.

– Он хорошо тебя оттрахал?

– Он сделал это несколько раз на столе в гостиной с колоннами. А потом отвел меня в свою комнату и повторил в постели в других позах.

– Ты его сосала?

– Я делала все, что он просил, пока он не уснул рядом со мной. Мне не сразу удалось заснуть, но, когда я проснулась, его уже не было в постели. Думаю, мне очень повезло.

На обратном пути в Лейпциг Урсула рассказала ей, что среди меценатов попадаются ненормальные. Сусанна не стала говорить об этом, но Хельга, видимо, догадалась, о чем она думала.

– Все они ублюдки и извращенцы. Мне раз попалась одна, которая обошлась со мной совсем не ласково.

Сусанна подумала, что под действием экстези Хельга что-то путает, говоря о меценате в женском роде.

– Ты сказала «одна»?

– Да, среди меценатов есть и женщины. Очень богатые. Той нравилось надевать пояс с фаллоимитатором и трахать меня, как мужик.

– Ты серьезно? – спросила Сусанна, вытаращив глаза и давясь от смеха.

– В том, что я говорю, нет ничего смешного. Некоторые лесбиянки-миллионерши тоже платят тысячи евро за картины с голыми девушками, которые пишет Максимилиан Лоух, и за то, чтобы провести с ними безумную ночку.

– Просто я никогда не думала о таких вещах. Честно.

– Вот и не думай. Будет лучше, если ты поскорей забудешь о том, что была в Нюрнберге, и об этом меценате.

Возбуждение, вызванное экстези, заставляло Хельгу без конца двигаться и без конца что-то с жаром говорить. Она плохо контролировала себя. Встав с дивана, она снова пошла в кухню за водой. Ее мучила жажда.

Тишина, которую Хельга обнаружила в гостиной, когда вернулась, вызывала раздражение. Ее понесло.

– Бруно мне сказал, что ты прочитала чат «Девчонки из выгребной ямы», – сказала она, снова усаживаясь на диван.

– По-моему, очень тяжелая и печальная история.

– Да, представляю, как ты себя чувствовала. Но каждая из них сама принимала все решения.

– Как они могли сделать такое? Они такие молодые и красивые.

– Что сделать?

– Совершить самоубийство. У них впереди была целая жизнь.

– Лесси терпеть не могла слово «самоубийство». Мне оно тоже отвратительно. Больше не говори так.

– Тогда как я должна называть то, что они сделали?

– Называй это «отказ», как делала Лесси. Это был отказ от жизни, очень хорошо обдуманный за долгие ночи. Никто из них не видел смысла жить дальше в этом дерьмовом мире.

– Но они все находились в подавленном состоянии. Они могли выбраться из этого кризиса, если бы им помогли. В Интернете есть множество сайтов, где этим занимаются. Ни одному человеку в здравом уме не придет в голову… отказаться жить дальше. Ты же этого не сделала.

Хельга повысила голос:

– Я знаю, что скоро умру, осталось всего несколько месяцев! Ты ни черта не понимаешь. Не понимаешь, каково жить с этим проклятым призраком, который день и ночь твердит тебе в ухо, что у тебя неизлечимый рак мозга.

Сусанна не хотела продолжать разговор о болезни Хельги. Ей было больно видеть отчаяние в глазах подруги.

– Расскажи, что произошло, когда вы все встретились в Берлине.

Хельга допила воду, оставшуюся в стакане.

– Просто план немного изменился, вот и все.

– Ты можешь мне сказать, они страдали, когда умирали? – не отставала Сусанна.

– Они расстались с жизнью, как если бы уснули. Тут не о чем особенно рассказывать.

– Черт, Хельга, да ты просто спятила! Вы все спятили в этом проклятом чате! – выкрикнула Сусанна. Она больше не могла молчать.

Хельга ничуть не обиделась на ее грубые слова. Она понимала, что Сусанна не в состоянии согласиться с решением, которое приняли девушки, решив умереть всем вместе, навсегда отказаться от жизни, не страдая от одиночества, как другие самоубийцы. Понять это было слишком сложно. Кроме того, они обе слишком возбудились под действием экстези, а Хельгу волновали уже совсем другие вещи.

– Не хочу с тобой спорить, по крайней мере, сейчас. Вставай, поедем со мной, навестим моих родителей, – ответила она, резко вставая на ноги. Ее одолевала тоска и тревога. В измученном сознании снова и снова возникал образ шести похищенных девочек-подростков.

Управляющий кладбищем Зюдфридхоф производил впечатление человека, которого больше всего заботит чистота и блеск его черных ботинок. Он сообщил, что к нему не приходил никто из полицейских, чтобы поговорить о пяти девушках-иностранках или о кладбищенском гиде, обнаружившем их трупы. Он знал Густава Ластоона уже много лет и всегда считал его человеком разумным и уравновешенным. Возможно, он проявлял некоторую скрытность в отношении своих дел, но не имел ничего общего с архетипом зловещего персонажа, каким принято представлять человека, чья работа связана со смертью.