– Нет, не разговаривала.

– И вы не пытались звонить ей? Ни разу?

Матс Хедин произнес это с осуждением. Наглец.

– Я стараюсь не звонить Изабелле по поводу и без повода. Ей не нравится, когда я слишком часто звоню. У нее в Стокгольме своя жизнь, я уважаю ее свободу. Я думала, что она у своего парня. Не хотела мешать.

Я не могла сдерживать слезы, так я была взволнованна. Я громко всхлипывала в трубку.

– Несмотря на то, что ее снова преследовала та же женщина, на которую вы уже заявляли?

– Не понимаю, почему вы обвиняете меня. Что я сделала не так? Как ни делай, все по-вашему выходит неправильно.

– Вас никто ни в чем не обвиняет, – сказал Матс Хедин. – Ее бойфренд, как его зовут?

– Фредрик. Фредрик Ларссон. Они вместе учатся, как мне кажется.

В трубке снова молчание. Потом он сказал, чтобы я позвонила, если что-то узнаю. Они немедленно допросят Стеллу Видстранд. Я спросила, почему они до сих пор этого не сделали. Почему она до сих пор на свободе?

– Это дело для нас приоритетное, мы относимся к нему с большой серьезностью, – снова заверил меня Матс Хедин. – Однако мы никого не сажаем под замок без достаточных оснований.

Я молчала. Какой смысл что-то говорить?

Ничего не дам правоохранительным органам. Ни словечка они от меня не услышат. Мне они не пришли на помощь, когда я просила. Меня не восприняли всерьез. Пришлось взять дело в свои руки. Восстановить справедливость. Все всегда приходится делать самой.

Матс Хедин говорит, что они поговорят с ее бойфрендом и снова перезвонят мне.

Я плакала в трубку, выдавила из себя слабое «спасибо» и повторила, что очень волнуюсь. Затем я положила трубку. У меня не было времени. Есть дела поважнее.

Бойфренд. Этот самый Фредрик никогда не будет с Изабеллой. Я прочитала сообщения, которые он посылал ей на мобильный. Все до одного. И ее ответы тоже прочла. Теперь мне все известно. Все те неприличности, которые он хочет проделать с ней. И как она мечтает проделать с ним все эти неприличности. Это так отвратительно, что меня чуть не вырвало.

Видела я и снимки, которые она ему посылала. Неприличные снимки. Она предлагает себя, как последняя проститутка. Стремится возбудить его. И результат достигнут. Само собой. Он выражается изящно – говорит, что она красивая, что он скучает, что он мечтает о ней. О чем именно он мечтает, ни для кого не секрет. Я видела ее смятую постель. Мне известно, чем они занимаются.

Она не понимает, что играет с огнем. Несмотря на все мои слова, все мои предупреждения, она ничему не научилась.

Мужчины хотят только одного. Все начинается с красивых слов, с обещаний и нежных улыбок. Потом он берет то, что ему нужно, – и чаще всего силой.

Он насилует женщину раз за разом, берет ее силой.

Потом бросает ее.

Оставляет ее лежать в беспамятстве в луже собственной крови.

Ее тело – единственное, что его интересовало.

То, что у нее между ног.

Он хотел осквернить и погубить ее.

Задушить в ней жизнь.

А потом выбросить ее, как ненужную вещь.

Он хотел трахнуть ее.

Взять ее против ее воли.

Он вынуждает тебя, хотя ты не хочешь.

Он бьет тебя, плюет тебе в лицо.

Он называет тебя сукой, называет проституткой.

Он обзывает тебя самыми грязными словами.

Тебе больно, так невыносимо больно, что ты кричишь.

Кричишь, пока силы не иссякнут.

На тебе остаются раны.

Ты истекаешь кровью.

Кровью платишь ты за свои страдания.

Как из столь отвратительного, такого позорного и ужасного может возникнуть дитя – это выше моего понимания. Куколка, которую ты можешь держать на руках, которая только твоя.

Самое лучшее, самое прекрасное на свете.

Моя дорогая Изабелла.

Если бы ты только знала, с чем ты играешь!

Но ты заблудшая, сбитая с толку.

Ты отравлена.

Ты слаба.

Ты веришь, что это любовь, что это красиво.

Радуйся, что я спасаю тебя, что я охраняю и защищаю тебя.

Будь благодарна, что я твоя мать.

Стелла

Я пробежала по коридору, влетела в кухню и сунула Хенрику под нос телефон. Он взял его у меня из рук и прочитал сообщение. Я увидела, как лицо у него вытягивается.

Жаль, что он выжил. Жаль, что тебе не пришлось видеть его мертвым. Тогда у тебя не осталось бы детей.

Ты виновата в том, что твой сын пострадал. На его месте должна была быть ты. Ты бездарная мать. Ты подвергла его опасности, как ты всегда поступаешь со своими детьми.

Теперь она моя.

К нам зашла Эллен.

– Извините, что отрываю. Полиция уже здесь.

– Мы идем, – сказала я.

Хенрик взял меня за руку и посмотрел мне в глаза.

– Пусть Эмиль даст показания, – сказал он. – А потом мы заявим, что это было не ДТП. Это было покушение на жизнь.

Мы с Хенриком сидели на стульях в палате Эмиля, когда раздался стук в дверь. В палату вошли инспектор криминальной полиции Оливия Лундквист и Матс Хедин. Я не понимала, почему именно они. Разве не должны были прийти обыкновенные полицейские в форме?

Мы с Хенриком переглянулись, потом он встал и протянул руку. Матс Хедин пожал ее, кивнул мне. Оливия Лундквист сделала то же самое. Я продолжала сидеть рядом с Эмилем.

– Привет, Эмиль! Меня зовут Матс. Мою коллегу зовут Оливия. Красивая у тебя шишка.

Матс Хедин сел напротив нас, положил на стол свои большие руки. Эмиль серьезно посмотрел на него. Хенрик снова сел. Оливия Лундквист прислонилась к стене, и хотя я избегала смотреть на нее, я все же почувствовала, что она разглядывает меня.

– Мы слышали, что ты попал в аварию, – обратился Матс Хедин к Эмилю. – Ты не мог бы рассказать, что произошло?

Разговаривая с нашим сыном, инспектор криминальной полиции Матс Хедин вел себя совсем по-другому. Сейчас он излучал тепло и спокойствие.

– Я вышел из дома примерно в половине шестого, – рассказывал Эмиль. – Во второй половине дня. Во вторник. Собирался к Юнатану, он живет неподалеку. Километра два-три. Шел дождь, на улице было темно. Я шел по тротуару, там фонари. И у меня был мамин красный зонтик с отражателями. Думаю, меня было хорошо видно.

– Ты все сделал правильно, – кивнул Матс Хедин. – На этом месте хорошее освещение. И я видел зонтик – с ним тебя было хорошо видно. Правда, Оливия?