«Я знал, что мое новое тело смертельно опасно. К нему нельзя прикасаться. Тот, кто прошел через смерть, не должен соприкасаться с миром живых. Я сказал об этом ученикам, но животному не скажешь. Бедный Соломон! Он хотел только потереться о мою ногу. Мой самый верный апостол, служивший за молоко и колбасу, а не ради тщеславия. Петр похоронил его. И на том спасибо.

Куда хуже было с Марией. Я вынужден был не подпускать ее к себе, а она обижалась.

— Если ты прикоснешься ко мне, ты умрешь. Не вздумай сделать это! Я не хочу быть причиной твоей смерти. Никогда!

Она заплакала.

— Не печалься, Мария! Когда я свергну Иегову, и наступит эпоха Нового Царства, у всех будут такие тела, и мы вновь соединимся.

— Тогда почему не сейчас, если все равно нужно пройти через смерть?

— Не смей! Не оставляй меня!

Мне было слишком трудно. Я мог бы найти себе десятки других женщин и убивать их своей любовью. Я уже научился убивать и больше не ценил людей. Но мне нужна была Мария, и я был нужен ей. Убежденный эпикуреец, ставший монахом поневоле!»

«Их привели ко мне, когда я вернулся из Америки, вернулся триумфатором. Ко мне привели моих убийц. Точнее проводников. Союз Связующих.

Они преклонили передо мной колени и склонили головы, Иуда Искарти и его люди.

— Мне не нужно ложного почтения. Встаньте! — сказал я.

Но они остались коленопреклоненными.

— Зачем вы это сделали?

— Ты знаешь, Господи.

— Я знаю, что вы проводники. Но, кто приказал привести меня?

— Тот, кто назначил встречу.

— Я не люблю, когда мне назначают свидания против моей воли! Он бы мог сам прийти ко мне. Мы равны друг другу.

— Потому мы с радостью примем смерть, если имели несчастье огорчить тебя, Господи.

Я расхохотался.

— „Имели несчастье! Огорчить!“ Да, вы меня очень огорчили. Вы служите ему, а не мне.

— Невозможно служить ему и не служить тебе, Господи. И наоборот. Вы — одно.

— Ну, нет! Я человек, и поступаю так, как хочу. Вы примите смерть.

— Да, Господи. Но у нас одна просьба…

— Говорите. Но не обещаю исполнить!

— Позволь нам поцеловать тебе руку.

— Всего-то, — я горько усмехнулся. — Ты первый, брат Иуда.

Он подошел ко мне, опустился на колени и благоговейно поцеловал мне кончики пальцев. Когда он упал мертвым, я обвел взглядом других. Но никто из них не смутился. Они знали.

— Ну, кто следующий? Добро пожаловать!

Следующий невозмутимо перешагнул через труп своего соратника и повторил его подвиг. И так все четверо. Я сел на стул среди четырех мертвецов. Что я чувствовал? Торжество! Но оно мне не нравилось».

«Собираясь в Китай, я прочитал шкаф книг, и все равно совершал ошибки, хорошо, что Варфоломею хватало чувства такта не делать из них далекоидущих выводов. В древнем Китае книги писали на тонких дощечках, скрепленных веревками, и ученые возили их за собой на телегах. И образованность человека так и измерялась телегами. Мое образование теперь вполне можно было измерять шкафами».

«Я вовсе не был уверен, что я тот, кого ждут бессмертные даосские воины, скорее наоборот, и я приготовился к худшему. День, когда я спустился к ним, должен был стать для меня или великим триумфом или великим поражением. Но они меня приняли. Верно, мир действительно перевернулся, и Небесный Владыка утратил свой „тянь мин“ на царствование. Это придало мне уверенности в себе.

Даосские воины также не принадлежали этому миру, как и я. А значит, мое прикосновение не было для них смертельным. Я мог их обнять и каждому из них пожать руку, но они норовили пасть предо мною на колени и бить земные поклоны. Мне это уже не было нужно. Любовь к поклонению — удел тщеславных. А тщеславие — детское чувство, страсть нравится. Я давно уже сам понимал, кто я, и не нуждался в чужих подтверждениях».

«Хун-сянь… Теперь у меня могла быть женщина. Кто бы на моем месте не воспользовался этой возможностью? И она стала моим телохранителем, служанкой и наложницей. Не более.

После того, как, она норовила свернуться у меня в ногах в обнимку с мечом, я не сразу убедил ее, что мне не нужна охрана. Причем решающим аргументом оказалось то, что следует слушаться своего господина. А во сне я шептал имя Марии.

— Что такое „Ма Ли“? — как-то спросила она.

— Мария, — поправил я. — Это ласковое имя, которое в Европе мужчины говорят своим возлюбленным. Спи!