Он достал из сумки свой «глок» и сунул его в карман пиджака.И, рассчитавшись, резко рванул с места, промчал до развязки Шореш, развернулсяи поехал назад в Иерусалим…

«Форд» отвалился. Значит, некто в нем понял, что замечен.Тогда какое-то время он остережется. Или поменяет машину.

Выходит, его пасли еще с вечера, когда они с Иринойвернулись после концерта. А может, и раньше пасли. Как это ты, болван, таклегкомысленно отрешился, подумал он, или позабыл, какая умница АркадийВикторович Босота — как он предусмотрителен, осторожен, зловещ в достижениисвоей цели? И если уж тебя угораздило поднять забрало и объявить свое идиотскоеиду на вы — неужто ты понадеялся, что Босота сидит у себя в Майями,сентиментально дожидаясь, когда ты явишься — помахивая своим кортиком, дурень!

Между прочим, сегодняшняя встреча с Иланом — он надеялся наэто, — должна была кое-что прояснить и насчет кортика.

С Иланом они служили во времена оны на одной военной базе.Общий род войск как-то сближает в этой стране. Илан был моложе, вероятно,поэтому — в отличие от Кордовина — принял предложение некоего серьезноговедомства, где и продул еще лет пять жизни на поимке нехороших парней изРамаллы, Хеврона и Газы. В конце концов, спохватился, что время бежит, и надобы о душе подумать. По поводу души: он происходил из старинного рода испанскихжителей Гранады, и в его семье, как не раз повторял он со значением, хранилсяключ от гранадского дома, из которого в конце XV века были изгнаны его предки.И в Хайфский университет Илан поступил на историческое именно отделение, где иотдался в вечный плен грандиозной и трагической истории испанских евреев.

Время от времени он появлялся в Иерусалиме на разныхуниверситетских затеях, и тогда они с Кордовиным обязательно встречались,стараясь о политике не говорить — они придерживались разных взглядов на светлоебудущее этой страны и ее беспокойных окрестностей.

* * *

Утренняя прогулка в тесном сопровождении заботливого «форда»со счастливым номером не выходила из головы. И пока читал лекции второму итретьему курсам, пока разбирал статью для сборника с аспиранткой, молодойрелигиозной женщиной (царственный разлет соболиных бровей, полуопущенный взглядиз-под хитроумной цветастой чалмы и очень высокая прямая шея в тесномворотничке), пока ждал запаздывающего Илана у дверей университетскойбиблиотеки, — он продолжал обдумывать последовательные ходы, которыедолжен предпринять.

— Что ж ты запыхался, гевер,[37]зарядку не делаешь?

— Гевер, вот когда у тебя родится третий и ты всю ночьс ним проколбасишься, тогда я наутро погляжу на твою дыхалку.

Первые минуты встречи они всегда отдавали общеармейскомутону своей молодости.

— Не возражаешь, если мы посидим не тут, а в приличномместе? — спросил Кордовин. — Хороший стейк гарантирую.

— Да уж, пожалуйста. Иначе я отожру половину твоейзадницы, у меня с утра ни крошки во рту.

Они оставили тачку Илана на университетской стоянке и сели вмашину Кордовина. И буквально на второй минуте после поворота он увидел засобой белый «форд». Сидит, круглоголовый, стриженный бобриком, в темных очках…Выходит, они знают его расписание в университете. Ну, это нетрудно сделатьчерез секретариат — так же, как они отыскали его в Толедо.

И поскольку некоторый план на поздний вечер уже был имсоставлен, воскресший белый «форд» не только не испортил, а скорее, улучшил егонастроение.

* * *

Нет, положительно здешний водила должен иметь железноетерпение! Ползущая впереди «ауди» остановилась рядом с пешеходом на тротуаре, инад приспущенным стеклом замелькали руки. Руки здесь необходимы даже длякороткого «ах!». Пожилой господин на тротуаре принялся обстоятельно объяснятьдорогу, тоже, само собой, пустив в ход руки и лицо. Забавно: по его жестамможно понять маршрут следования «ауди»: автобусная станция. Плавное закруглениеладони вело дорогу влево… затем меж двумя приподнятыми предплечьями родиласьводонапорная башня, завершив движение в круглых взлетевших бровях; взмыла вверх«лестница Якова» — дурацкий памятник, косо торчащая лестница в никуда: реброладони пересчитало все ступени… и затем уже отсыпающим, благословляющим посыломобеих рук: все прямо, и прямо, и прямо…

Илан рядом с ним наблюдал эту сценку с меланхолическимудовольствием.

— Ты не находишь, — заметил он, — чтородиться глухонемым здесь гораздо милосерднее — по судьбе, — чем в любойсеверной стране?

Кордовин удачно припарковал машину недалеко от Кошачьейплощади, на платной стоянке, замечательной своей теснотой и требованием сторожаотдавать ключи, дабы перегонять машину с места на места. Всегда терпеть этогоне мог, а тут даже обрадовался: вот уж сейчас тачка будет под строгимприглядом.

Все время пути Илан совершенно серьезно рассказывал огениальности своего младшего, пятимесячного сына. Он все понимает, все, говорютебе — он глазами следит за каждым называемым предметом! Двое старших тожеумницы, но этот — просто гений!

Поднялись по высоким каменным ступеням в «Иерусалимскиедворы», узкую щель-проулочек, где, в тесноте да не в обиде утрамбованы былинесколько баров и ресторанов, в том числе этот, ресторан Эльдада — две комнаты,забитые по углам и вдоль стен сентиментальным старым барахлом: патефонами,кувшинами для воды, допотопными ламповыми радиоприемниками и швейными машинками«Зингер». Под потолком висела корзинка с яйцами, что, вероятно, должно былоозначать: вот только из-под курицы… Давно покойный Эльдад, дед нынешнеговладельца ресторана, дал жизнь своему детищу в тридцать шестом году. Не такаяуж седая старина, но приятно думать, что это заведение пережило Британскиймандат и все здешние войны. Здесь готовили мясо под благоуханными, чутьостроватыми соусами. Ресторан назывался «Эльдад, и всё». Точка, мол. Все, мол,этим и сказано.

Он дал Илану сесть лицом к окну — не только потому, что таклучше видел, о чем тот говорит, но и потому, что с удовольствием всегданаблюдал за живой мимикой его неправильной, со слишком крупным носом искошенным подбородком, слишком густыми бровями, слишком близко посаженнымизелеными глазами, все-таки обаятельной физиономии, всегда жалея, что должензарисовывать ее по памяти, дома, и что не может сейчас вытащить блокнот и на протяженииобеда набросать ряд мгновенных изменений удивленного, смеющегося, нахмуренноголица своего друга.

— Детка, прежде всего, — попросил Кордовинофициантку, — тащи этому страдальцу булочки с маслом, а потом мы сделаемзаказ.

Девочки здесь были, как на подбор — тонкие, в черных брючкахи черных тесных свитерках, — немного, некоторой порывистостью, чтоли, — в данном случае, служебной, — похожие на Пилар. Как все же егозадела эта девушка, подумал он в сотый раз. Моя сирота… Завтра вышлю денег.