Между прочим, ее неплохо подлечили — насчет китайцев,которых среди медперсонала клиники было предостаточно, и на которых тетка необращала ни малейшего внимания.

Он бесшумно поднялся и направился в душ: еще минут десять,ну, двадцать… рассвет унесет предутреннюю тоску. Нет, кофе здесь пить нестанем. Кофе — это уже ритуал — там, у себя в мастерской; и Чико являетсяровно к восьми: вспрыгнет на забор и орет оттуда разбойным басом.

Уже одетый, он склонился над Ириной и стал шептать взапорошенное русыми волосами ухо страстную шепелявую абракадабру, мешая иврит,русский, испанский…

— Запри дверь, когда уйдешь, — не выныривая,пробормотала она.

Что и было неукоснительно сделано.

Сегодня длинный рваный день: в двенадцать в университете двелекции подряд, там же встреча с Иланом в четыре… Но обрамлен будет этот деньработой над Святым Бенедиктом… — иначе он уже картину и не называл, с тогодня, когда, выехав летним утром с фермы Марио, позвонил Бассо и договорился овстрече, на которую выделил два часа.

* * *

— Почему ты всегда пролетом, проскоком? —недовольно бурчал тот. — Могли бы сегодня пойти в одно интересное место,тут недалеко: знаешь, театр — не театр, а что-то вроде такого действа, смасками из воска, которые они меняют по ходу представления, и у тебя возникаетполное ощущение, что…

— Увы, поздно вечером я улетаю.

— Ну тебя к чертям, прохвост.

Они встретились в Asino Cotto, уютном ресторане-гроте, вТрастевере, районе, не затасканном туристами; там еще встречаются маленькиетаверны с аппетитной римской кухней. И освещение здесь было подходящим —приглушенный желтоватый свет под арочными сводами полуподвала.

Подождав, когда отойдет принявший заказ официант, Кордовиндостал и молча выложил на стол несколько разноплановых снимков картины… Бассопринялся их так же молча рассматривать, страдальчески морщась от недостаткасвета, то отодвигая фотографию подальше, то поднося к самым глазам. Наконецснял очки в дорогой и очень модной синей оправе (интересно: что ж, а красногоджемпера уже и не надень, или у него дюжина разноцветных оправ?) и принялсяисследовать одну из фотографий чуть ли не кончиком носа. Без очков он был оченьпохож на Марио, тем более, что начал стремительно седеть. Кордовин предложил:

— Попроси, чтоб лампу принесли.

— В самом деле, — пробормотал Бассо.

И лампу им скоро принесли. После чего еще минут десять Бассов молчании рассматривал все хозяйство, в том числе, пространно изложенные нафирменных бланках известной европейской лаборатории, результаты технологическойэкспертизы. Кордовин в это время рассказывал — мягко прихватывая из плошкимаслины и отправляя их в рот — историю находки, со всеми подробностями:представляешь, если б мне в ту минуту не приспичило отлить?

— Ну, и ты думаешь…?

— Полагаю, это он…

Бассо в сомнении покачал головой:

— Вероятнее всего, мастерская.

— Нет! — Кордовин откинулся к спинке стула. —Не мастерская!.. Слишком напоминает его ранние вещи, какого-нибудь святогоБенедикта, — и порывисто подался вперед, упершись обеими ладонями встол. — А даже если мастерская? В любом случае, его кисть здесь прошлась.Это же ясно, как день… Но я уверен, что холст — взгляни еще раз на выводыэкспертизы — записан Самим. Слишком широкая, слишком свободная — его — манера вподмалевке.

— Да, но УФ показывает разновременность участковкрасочного слоя.

— Незначительную. Бог ты мой! Разве не бывает так, что,начав картину, художник оставляет ее и возвращается к ней спустя годы?Рентгенограмма-то указывает на единую индивидуальную манеру.

Им принесли заказ, но несколько минут ни тот, ни другой непритрагивались к еде. Кордовину казалось, что его приятель озабочен какой-товнезапной мыслью…

Наконец Бассо отложил фотографии и потянулся к хлебу.

— Заккария… Ты хочешь оставить его у себя? —заинтересованно спросил он, кивая на снимки.

— Неуверен. Признаться, у меня были кое-какие, весьмазатратные планы… В то же время, не хотелось бы впопыхах загонять это полотнокакому-нибудь аравийскому красавцу в смирительной рубашке поверх кальсон.

Бассо усмехнулся:

— Кстати, скоро в Абу Даби откроют филиалы «Лувра» и«Гуггенхайма»…

— Тем более не хочу…

Минуты три они ели в молчании. Несколько раз Бассо пальцемпридвигал к себе ту или другую фотографию, продолжая ожесточенно жевать, словнопрожевывал какие-то свои напряженные мысли.

— А почему, — наконец произнес он, — с какойстати ты решил, что это — святой Бенедикт? Атрибутика иконографии святогоБенедикта, это — помимо аббатского жезла — розги, ворон с куском хлеба в клювеи кубок, обвитый змеей.

— Возможно, у кого другого, но не у Грека, — упрямозаметил Кордовин, и сам этому своему упрямству подивился — интересно, чего этоон уперся, какая разница, как этого парня назвать! — Вспомни его святогоБенедикта в Прадо: простая черная сутана, жезл — ничего боле… Кроме того:картина в таком состоянии, что полное изображение покажет только расчистка.

Бассо промолчал, задумчиво доедая… Когда унесли приборы, ондостал мобильный и, бормотнув извинение, набрал номер… Кордовин недоумевал —отчего Бассо так напрягся, что за мысли у того возникли в связи с картиной, и кчему вся эта идиотская конспирация: например, позвонив Луке Анццани, Бассо необратился к тому по имени (а то, что это Лука, эксперт дирекции музеевВатикана, мог понять кто угодно: тот говорил даже не тенором, а фальцетом, иэтот фальцет бойко звучал сейчас в окружности, по меньшей мере, трех столиков).

Они говорили по-итальянски. Бассо, привыкший общаться сКордовиным по-английски, явно недооценивал его языковые способности, что проявлялисьне столько в умении воспринимать на слух незнакомый язык, сколько в мгновенномвоспроизведении смысла целой фразы по двум-трем понятным словам. Однако кромеимени святого Бенедикта Захар никак не мог ухватить смысл разговора, из чегозаключил, что Бассо с Лукой говорят иносказаниями. Например, несколько разупомянут был некий «старик», и один раз Лука произнес нечто вроде — «стариксовсем плох».

Наконец Бассо отключил телефон и, приступая к кофе, спросилбезмятежным тоном, который насторожил Кордовина гораздо больше всей ихконспирации, — не хочет ли Заккария оставить ему на всякий случай всю этуштуку — у тебя ведь есть еще копии, конечно?

Конечно, отчего и не оставить, подумал Кордовин. Вот уж,собираясь на эту встречу с Бассо, он совсем не держал в голове собраниеВатикана. Пинакотека давно не приобретает картин — своих фондов достаточно, даи подношения от дарителей-завещателей поступают исправно.

— Нет, пожалуй, — он улыбнулся и расслабленнооткинулся к спинке стула. — Эх, какой кофе! Но если хочешь знать, лучший вмире кофе, все-таки, варят наши бедуины. Когда ты, наконец, соберешься ко мне…