– Подожди немного, – сказал он, – Твой отец еще сыграет свою роль. Ты не дослушал мою историю до конца.

– Но почему? Почему ты держишь его здесь? Почему ты хочешь нас уничтожить?

– Ради мести.

С этими словами он стащил с рук черные перчатки и выставил вперед ладони. Медленно распрямил их передо мной. Со вспышкой удивления и отвращения – того рода, которое вызывает страх, что нечто подобное может случиться с тобой – я увидел, что на обеих руках его отсутствуют большие пальцы. К запястьям его было пристегнуто нечто вроде браслетов, сквозь которые были протянуты нити. Они бежали от браслета до кисти, проходили между указательным и средним пальцами, управляя на другом конце чем-то вроде аналогов большого пальца. Зрелище было странное и отторгающее. Я не понимал, как вся эта конструкция работает, и полагал, что даже с ней Лукас с трудом управляется с ежедневными делами.

– Мои руки – все, что у меня было, Андрей, – вкрадчиво сказал Лукас. – Некоторые рождаются со счастливым билетом под названием «талант». Руки и мозги – это был мой. И твой отец отнял у меня руки.

– Что… что случилось с тобой? – я забыл обо всем остальном.

– Неужели? Неужели кто-то хочет послушать мою печальную историю? Историю, до которой все эти годы никому не было дела?

Тон его голоса был ироничным, до такой степени, что казался наигранным – словно он пытался скрыть за ним настоящую эмоцию. Лукас жадно опустился на стул передо мной, глаза его говорили о сильном внутреннем возбуждении. Если бы этот человек не был таким моральным уродом, то я, наверно, почувствовал бы жалость.

– Збышек предложил работать с ним на «Чорно сонце». Ему нужен был помощник в перевозках. По крайней мере так он сказал. А я как увидел этот хайс, у меня в голове помутилось, Андрей. Я знал, что в Варшаве сынки богатеев делали поддельные дипломы и уезжали на Запад. Я рассуждал так: если неплохо заработаю со Збышком, то немедленно сбегу в Германию. Устроюсь там в клинику, буду оперировать за хорошие деньги. Как я говорил, меня угнетала эта славянская бедность. Даже в 90-х ничего не поменялось, кроме временщиков у власти.

Впрочем, я не сразу согласился. Еще неделю зашивал раны в госпитале гмины, но чувство безнадежности происходящего только усиливалось. Тогда я плюнул на все и явился к Збышку. До того и допустить не мог, что пущусь в подобную авантюру. И вот мы отправились на задание. Сначала нужно было забрать сокровища у террористов. Збышек припарковался возле заброшенной шахты и наказал мне сидеть в люльке. «Нельзя показываться, – сказал, – Они думают, я один езжу». Сейчас я понимаю, до чего наивен был твой отец. Бандиты могли в два счета меня найти, стоило им обыскать кабину. Через час томительного ожидания я услышал, как хлопнула дверь. Твой отец вышел из кабины. Я терпеливо ждал, но проходили минуты, а он не возвращался. Я занервничал и осторожно раздвинул шторки. Через стекло кабины было видно, как на площадке перед зданием шахты Збышек разговаривал с человеком в черной кожаной куртке. Он стоял вполоборота ко мне, и я мог видеть его лицо. Оно было неестественно бледным, с тонкими змеиными губами. Збышек заметно трепетал перед ним: нервно жестикулировал и чуть на колени не падал. Вдруг черный показал на кабину и что-то спросил. Твой отец быстро так замотал головой, а мне стало не по себе: вдруг он спрашивал, есть ли там кто?

Загрузили сокровища, Збышек вернулся в кабину, и мы поехали. Границу между Нагорой и Польшей прошли быстро. По договоренности с Борисом, твой отец должен был менять фуру, если вез сокровища. Воевода тогда давал бы ему деньги, которые Збышек якобы получал от реального покупателя. Но твой отец обычно лгал. «В моем грузовике ничего нет, Борис. Кроме оружия, наркотиков и голых женщин, хе-хе». Боже, как это по-дурацки звучало! Конечно, на таможне я тоже сидел в люльке и не высовывался. Борис еще тот простак: он верил Збышку на слово и никогда не проверял фуру.

Наш покупатель находился в Беларуси. То есть, нужно было проходить еще одну границу. У Збышка все было схвачено: мы оформили документы у его знакомого брокера в Белой Подляске – перегружали «товар», перебивали номера. Редкий случай, когда твой отец продумал все наперед. Тоже прошли без проволочек. Покупатель наш оказался интересным овощем. Мы остановили фуру возле замка, а нам навстречу вышел импозантный старик в странном таком наряде. Знаешь, такие кафтаны, как польские шляхтичи носили. Словом, вылитый клоун был. Я от его вида так вообще прыснул, а Збышек меня одернул. «Знал бы ты, сколько он хайса платит, – процедил, – Гораздо больше, чем все, что есть сейчас у «Чорного сонца». Збышек вел опасную игру: завышал цену сокровища для этого толстосума, чтобы мы оба остались в доле. Открыли фуру, вынесли сокровище. Это оказалась невзрачная побрякушка: она изображала сердце, вокруг которого стояли три фигуры. Наряды у всех были разные. Мне было трудно поверить, что за эту ерунду мы получим столько денег, и я даже стал подумывать, что «Чорно сонце» нас надуло. Но все встало на место, когда сокровище увидел старик. Усы его чуть не подпрыгнули, а сам он ликующе поднял руки к небу. «Вы спасли честь моего рода» – сказал он Збышку. Тот поскреб щетину, но промолчал. Старик продолжал: видно было, что собеседников у него мало, и даже пара контрабандистов замечательно подходила для изливания души.

«Меня зовут Станислав Курцевич, я представитель именитого рода Курцевичей» – деловито распинался он. Понесся в свой замок, притащил оттуда какую-то метелку с перьями. «Вот, – говорит, – мой герб». А я пригляделся: то вовсе не метелка была, а щит с витиеватыми узорами. Из него торчало несколько перьев. «Страусиные» – с искренней гордостью поделился Курцевич. Потом стал рассказывать про историю своей безделушки. Денег нам он еще не заплатил, так что пришлось слушать всю его историю. «В моем роду были и жемайты, и литвины, и русские, – хвалился он, – А мой давний предок, шляхтич Богдан Курцевич на Сейме предложил заключить союз Речи Посполитой с Москвой. Чтоб великое славянское княжество правило Востоком. В XVI веке то было. Приказал выковать вот эту вещь как символ нашего вечного нерушимого союза. Вот видите – здесь литвин, здесь поляк, здесь русский изображены». И стал нам показывать, где кто изображен. Меня это прямо бесить начало, я чуть не закричал: «Дед, давай деньги!». А Збышек