Республиканцы были обречены потерпеть в этой кампании поражение: особенности местности и растянутость зоны обороны позволяли националистам прорвать ее, где и когда им заблагорассудится. Состояние республиканской обороны было плачевным: Малага по-прежнему жила духом революции, что не слишком-то совмещается с суровой реальностью войны. В городе постоянно вспыхивали конфликты между коммунистами и НКТ, в деревне крестьян, по большей части анархистов, насильно сгоняли в коллективные хозяйства. В довершение проблем защита горного хребта порождала у горожан опасное ощущение безопасности.

Силы республиканцев не превышали 12 тысяч человек милиции, треть из которых не имели винтовок, еще более катастрофической была нехватка патронов. Такое положение во многом было вызвано сознательным пренебрежением со стороны правительства, которому не нравился царивший в провинции независимый дух. Тамошний командующий, полковник Вильяльба, ничем себя не проявлял: более того, есть серьезные основания предполагать, что он сознательно саботировал оборону, – недаром после поражения Республики Вильяльба был обласкан националистами[490].

Наступление герцога Севильского началось в середине января с неспешной оккупации небольших кусочков территории. Первым крупным захваченным участком стал юго-западный, включавший Марбелью. Потом небольшой отряд из Гранады занял территорию к северо-востоку от Малаги и подверг опасности ее связь с Мотрилем, находившимся на краю узкого коридора. Но удар по Малаге в начале февраля все равно стал неожиданностью. Силы герцога Севильского дошли до побережья, легко тесня отряды милиции; милиция чернорубашечников Роатты прорвалась к морю; отряд из Гранады пробивался к прибрежной дороге, оставляя ее саму открытой, чтобы не вызвать сопротивление. За три дня силы националистов и итальянцев достигли окраин Малаги после обстрела города с моря флотом националистов при поддержке германского малого эсминца «Admiral Graf Spee»[491]. Корабли республиканцев так и остались в порту Картахены.

Из-за нелетной погоды легион «Кондор» почти до самого конца не мог оказывать помощь операции. «Наконец-то истребительная эскадрилья может взлететь, – записал Рихтхофен 6 февраля. – Итальянцы наступают с трудом. Один “Хейнкель-51” сбит. Итальянцы остановились в четырех километрах от Малаги. Испанцам повсюду требуются истребители. Сегодня – опять в Сарагосе, потому что там заметили самолет красных. Так не годится. Сегодня легион “Кондор” потерял свой четырнадцатый борт». Но уже через два дня, 8 февраля, он смог записать: «Малага взята! Праздник победы в Белой Испании»[492].

Описания бегства мирного населения и обессиленной милиции по берегу моря повергают в ужас[493]. Обезумевшие матери не выпускали из рук мертвых младенцев, на обочинах умирали старики и истощенные люди. Писателю Артуру Кестлеру[494] и сэру Питеру Челмерс-Митчеллу, в чьем доме в Малаге он гостил, казалось, что в опустевшем городе жителей было единицы. От разрушенных обстрелами домов валил дым. Немногие бойцы милиции, потрясенные разгромом, безвольно ждали, пока их поставят к стенке. Обрушившаяся на Малагу месть националистов была, наверное, самой страшной за всю войну: в докладе британского консула говорится о 20 тысячах казней с 1937 по 1944 год. Прокурор националистов в Малаге Карлос Ариас Наварро стал впоследствии последним премьер-министром при Франко – именно он передал власть в 1975 году королю Хуану Карлосу.

Малагская катастрофа довела до предела напряженность между коммунистами и Ларго Кабальеро, именовавшимся в рапортах Коминтерна и советских советников «Стариком». Их бесили попытки Кабальеро ограничить влияние коммунистов в армии: Кабальеро не мог простить им успех проникновения в организацию социалистической молодежи и последующий ее полный переход под эгиду КПИ. Впоследствии Андре Марти предполагал даже, что Кабальеро и Прието работают на британцев, науськивающих их на коммунистов[495].

«Он (Кабальеро) боится исключительного влияния партии на часть армии и пытается его ограничить», – докладывал в Москву Берзин 12 января 1937 года. Далее он утверждал, что генерал Асенсио, заместитель военного министра, и начальник генштаба генерал Кабрера «вопреки многочисленным фактам их саботажа при осуществлении важных мероприятий по укреплению фронтов до сих пор пользуются большим доверием премьера и военного министра, левого социалиста Ларго Кабальеро. Несомненно, действует много до сих пор не разоблаченных агентов Франко… В частности, падение Малаги во многом стало следствием измены». Берзин выдвигал схожие обвинения против анархистов и «контрреволюционных троцкистов» ПОУМ – лейтмотив почти каждого донесения в Москву. «Само собой разумеется, что войну с мятежниками не выиграть, если не ликвидировать эту пену в республиканском лагере»[496]. Полковник Кривошеин в докладе, переданном Ворошиловым Сталину, заключал, что «Коммунистической партии следовало бы взять власть даже силой, если понадобится»[497].

Помимо этого, коммунистов возмутила «бесстыдная клеветническая позиция», занятая Прието, министром военно-морского флота, «на последнем заседании совета министров, где он, в сущности, слово в слово повторил нападки на Советский Союз троцкистской газеты «La Batalla»[498].

Превращение колонн милиции в полноценную армию по-настоящему началось в декабре 1936 года. В начале 1937 года в республиканской армии насчитывалось 320 тысяч человек, хотя единовременно на разных фронтах находилось не больше половины этого количества. Эти силы были разделены между центральной и южной зонами (примерно 130 тысяч человек), тремя северными зонами (Баскония, Сантандер, Астурия – более 100 тысяч человек) и Арагоном (около 30 тысяч человек).