– Видишь ли, Мариночка… – начала Ольга.

– Значит, ты не настоящая ясновидящая, – рассмеялась Марго. – Я ведь не Марина, а Маргарита. Марина – это Ян придумал.

– Ты – француженка?

– Уи, же сюи де франс 41.

– Ну и ну, как всё смешалось… Я ведь по документам тоже никакая не Оля, а Наташа Соловьева, цирковая артистка.

– А на самом деле?

– На самом деле – княжна Ольга Лиговская.

Марго присвистнула.

– В который раз убеждаюсь: людей, выдающих себя не за тех, кто они есть на самом деле, гораздо больше, чем мне казалось. Хочу успокоить: там, куда нас везут, тебя будут звать ещё проще. Например, Гюзель. А меня Мириам. Может, тебе придется научиться танцевать…

Глядя на растерянную Ольгу, Марго хихикнула:

– А ты хотела попасть на кофейные плантации? Не возьмут, на вид ты больно худа. Где же мы ещё можем понадобиться? Ах, да. Там имена и вовсе без претензий – Лоло. Или – Мими.

– Думаешь, мы попадем в бордель?

– Не исключено…

– Перестань, – не выдержал Герасим, – ты трещишь, как сорока!

– Это правда, – пригорюнилась Марго, – когда боюсь или мне отчего-то не по себе, я всегда болтаю без умолку. Папа говорил: "Тысяча слов в минуту".

– Если они возьмут нас в гарем, – сказала Ольга, – им же хуже будет! Мы у них в гареме революцию устроим, заставим султана отречься от престола и посадим своего.

– У тебя есть кто-то на примете? – поинтересовалась Марго.

– Конечно, есть… вот, Герасим, к примеру.

– Меня – султаном? Ну, ты придумала! – Герасим вначале хмыкнул, а потом громко расхохотался.

Девушки тоже покатились со смеху, так, что задумавшийся на козлах Перец от неожиданности даже подпрыгнул.

– Тю, дуры-бабы, – сплюнул он в сердцах, – волос длинный – ум короткий, хохочут, как на посиделках, а ведь едут не на прогулку.

Он опять замолчал, недоумевая и прислушиваясь к себе: что это с ним случилось? Отчего вдруг он стал жалеть пленных и задумываться о том, чему он прежде никогда не придавал значения?

Время под стук колёс тянулось медленно, но вот полог кибитки затрепетал под напором свежего морского ветра, запахло водорослями; послышались крики чаек. Теперь повозка шуршала колесами по песчаной колее, тянущейся вдоль берега.

Ноздри Герасима затрепетали. Он поднял голову и снова тщетно попытался разорвать веревки. Море! Неужели привычная ему, родная морская стихия может принести позор рабства или ещё что похуже? Ведь именно сюда, к морю, стремился он столько дней!

По деревянным сходням к подъехавшей повозке загрохотали башмаки. Откуда-то сверху послышалась команда: "Выгружай товар!" Пленников стали вытаскивать наружу загорелые мускулистые люди.

Фелюга оказалась просто большой лодкой, а не кораблем, как Ольге представлялось вначале.

Перец, доставивший их к месту, и второй контрабандист уехали немедля, а Ольгу с Марго и Герасимом затащили на борт фелюги, на которой было всего три человека команды, и четвертый – капитан. Он работал рука об руку с товарищами, и о его главенстве говорила только готовность, с какой подчинялись ему остальные моряки.

Они споро подняли косой четырехугольный парус, вытащили якорь; один из матросов стал за рулем, и фелюга отчалила от берега.

Девушек развязали сразу. Они сидели на боковой скамье, где их всё равно доставал холодный морской ветер, заставляя ежиться и дрожать. Молодой капитан коротко бросил одному из матросов, уже известному пленникам под кличкой Бабник:

–Укрой их чем-нибудь. Простудятся – возись потом!

Бабник принес огромного размера бушлат, в который обе девушки легко завернулись.

Капитан сменил на руле матроса и теперь стоял, расставив ноги в стороны, и глядел прямо перед собой. Его фигура для сухопутного человека представляла интерес своей экзотичностью. Он был худой, жилистый, синеглазый, без мочки левого уха, с распахнутой, несмотря на холодный ветер, грудью. Он выглядел бы просто красавцем, если бы не суровое и даже жестокое выражение лица да брезгливые гримасы при взгляде на девушек.

– Сдается мне, одна из нас его сильно обидела, – прошептала Марго.

– У него сердечная болезнь, – задумчиво сказала Ольга. – От неразделенной, как он думает, любви.

Марго с интересом посмотрела на неё:

– Загадочная ты девушка, княжна. То ли ведьма, то ли просто ведунья. Откуда ты взялась?

– Из Одессы.

– Жила там? Одна, с родителями?

– Мы с дядей Николя уезжали оттуда в Швейцарию.

– Не ближний свет; что ж не уехали?

– Он-то уехал. Я осталась.

– Одна? Здесь? А зачем?

– Роковое стечение обстоятельств.

– Что вы собирались делать в Швейцарии?

– В больнице с дядей Николя работать, он у меня изумительный врач…

А капитан тем временем подозвал к себе Бабника, и тот после разговора подошёл к Герасиму.

– Флинт говорит, если ты дашь честное слово, что не попытаешься бежать… и не станешь драться, – добавил он скорее от себя, – я тебя развяжу.

– Даю! – кивнул Герасим.

Бабник с опаской стал его развязывать.

"Флинт, – повторила про себя Ольга. – Небось, сам придумал. Тоже мне, романтик южных морей! Занимается грязным делом, возит людей в рабство и любуется собой при этом!"

Ей надоело сидеть. Она поднялась, прислонилась к борту и стала смотреть на свинцово-серое море, которое не разноцветили даже лучи поднявшегося в небо солнца. Вдруг девушке показалось, что среди этой серости сверкнули голубые искорки, еще, еще…

– Море голубеет, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Ольга.

– Керченский пролив прошли; это – Чёрное море, – тоже как бы самому себе сказал Флинт.

Ольга посмотрела на капитана: поза его не изменилась, он так же смотрел вдаль, как если бы говорил вовсе не он.

А голос у Флинта оказался по-юношески звонким и как-то не вязался с его подчеркнутой суровостью и оторванной мочкой уха.

Марго свернулась калачиком и спала под бушлатом на скамье. Герасим устроился на корме, свесив ноги за борт. Бабник вязал сеть, а двое других матросов укладывали в трюм мешки с каким-то грузом. Каждый занимался своим делом, не обращая внимания на других.

– Напрасно вы разозлились на свою девушку, – вдруг выпалила Ольга неожиданно для самой себя. – Да, она не приехала, но не потому, что разлюбила. С нею случилось несчастье.

Лицо Флинта так мучительно исказилось, что Ольга испугалась: не хватил бы его удар! Он покачнулся, выпустил из рук штурвал, но тут же судорожно ухватился за него.