– Не бойся, моя дорогая, эта вещь как раз по тебе! Дивишься? Ты просто цены себе не знаешь.

На этот раз зеркало отразило удивительную незнакомку. Он приподнял её подбородок, который Катерина по привычке пыталась опустить, заставил выпрямить спину, и в её облике появилось прямо-таки величие!

"Сатана! Не иначе – Сатана, – обреченно думала Катерина, вглядываясь в свой новый образ. – Лепит меня, будто из глины, а драгоценностями как в печи обжигает!"

– Поскучай, ладушка, я скоро вернусь, – Черный Паша поднес её руку к губам, взял за кисть, приподнял и хмыкнул: – Кажется, и здесь чего-то не хватает!

Он вышел из хаты, и почти следом за ним вошел контрабандист по кличке Перец. На небольшой столик у стены он выложил кринку молока, яйца, ломоть хлеба, домашнюю колбасу.

Перец не держал зла на пленницу за то, что она продырявила ему руку. Прав атаман: не подставляйся. А Батя к тому же врачевал потихоньку рану, привязал какую-то траву, и сегодня рука почти не болела. Васька конфузился слегка, оплошал-то перед бабой, не поднимал на неё глаз, а когда поднял, так и застыл, на месте вчерашней оборванки была царица!

Он так засмотрелся, что всё пятился задом, пока кулем не вывалился за дверь. Недаром атаман с Бабником вчера из-за неё сцепился – такая хоть кого ума лишит!

Между тем в лагере контрабандистов трудовой день начался ещё до восхода солнца. Вышел на крыльцо Черный Паша, началась обычная суета. Смогли наконец осмотреть багаж циркачей.

– Вещи разобрать! – приказал атаман. – Все, что в хозяйстве не понадобится, сжечь! Чтобы никаких следов, понятно? Довезете товар до косы, на фелюгу перегрузите, – повозку тоже сожгите. А мне, Батя, давай мальчишку сюда.

Катерина всё ещё сидела в некотором оцепенении, когда в хату зашёл Чёрный Паша и подтолкнул вперед Альку.

– Поздоровайся с любимой сестричкой! – и добавил, со значением глядя Катерине в глаза: – Наверное, он так тебя любит, что случись что-нибудь с тобой, он этого не переживёт!

– Дмитро! – в комнату вбежал задыхавшийся Батя. – Шарабан мы перетряхнули. Остальное всё барахло. Что хлопцы разобрали, что в костер кинули. А ты пока посмотри-ка вот что!

И протянул небольшую коробочку. С серьгами.

– Знаешь, чье оно? – спросил Черный Паша Катерину.

– Ну, моё, – пожала та плечами.

Черный Паша онемел. В своем увлечении воспитанием Катерины он совсем забыл о том, что она и до него с кем-то общалась, жила, кого-то любила. Выступала в цирке, наконец. Может, это подарок поклонника. Атаман контрабандистов разбирался в драгоценных камнях. Его колье стоило состояние, но и Катины серьги стоили немало. Черная змея ревности вползла в его сердце.

– Ладно, потом поговорим… Что ты ещё приготовил, Батя? Ведь это не всё?

Батя торжествующе вытянул вперед раскрытую ладонь, на которой лежали невозможной красоты, величиной с орех, три цветных алмаза.

Княжне Елизавете Астаховой на Покрова исполнилось восемнадцать лет. Красавицу старинного княжеского рода с хорошим приданым окружали многочисленные поклонники, но с предложениями руки и сердца не спешили, потому что…

Первое, что отмечали во внешности княжны окружающие, была её бело-розовая кожа. Не мраморная, как у многих признанных красавиц, не бледная, а играющая при движении. "Земляника со сливками" – в шутку называл её отец. В этом бело-розовом обрамлении её серые с зелеными искрами глаза сияли как две звезды. Они производили странное впечатление, чем дольше на них смотрели, тем больше и ярче они казались. Так что в конце концов глядевший на Лизоньку видел одни огромные глаза и забывал обо всём.

В этом не было ничего странного, если разобраться. Мало ли в Петербурге глазастых красавиц? Не была чем-то особенным и её хрупкая воздушная фигура. Девиц с фигурами эльфов достаточно было в богатых домах.

Пожалуй, всё дело было в её отце – Николае Астахове. Петербургский бомонд 39 считал его колдуном. Много сплетен ходит в свете, но старый князь не только не отрицал этого, а и будто нарочно время от времени эпатировал петербургское общество выходками, которые холодный разум объяснять отказывался.

Рассказывали, что однажды при большом стечении народа князь появился на Сенатской площади в дезабилье. На глазах ошеломленной толпы щелчком пальцев он переменил на себе нескромный туалет на изысканный вечерний костюм, по невесть откуда взявшейся лестнице поднялся на небо и исчез.

Один заезжий английский баронет – редкий, кстати, зануда – уверял, что в обычной беседе за столом (жевали мочалу, по выражению какого-то шутника) князь вдруг зарычал и извергнул на гостя пламя. Тот от ужаса не мог сдвинуться с места, тем более, что князь таинственным образом куда-то пропал. Некоторое время спустя появилась его очаровательная дочь и сообщила, что папенька занемог.

Но даже, наверное, и это не останавливало бы влюбленных в княжну молодых людей. В конце концов, после женитьбы папеньку можно было бы принимать пореже, а то и вовсе отказать от дома.

Пугало всех, что юная Лизонька буквально видела людей насквозь.

Сделавшему ей предложение руки и сердца графу Роговцеву, забияке и жуиру, она отказала по причине… будущей скорой смерти ввиду болезни печени. Перепуганный граф бросился к врачам, те спешно отправили его на воды, где Роговцев вскорости и скончался.

Когда же на одном балу некий гусарский полковник в ответ на свои довольно назойливые ухаживания потребовал от княжны объяснений её холодности к нему, она сморщила свой прелестный курносый носик и проговорила с прекрасным французским прононсом:

– Ах, мон ами, не с вашим сердцем на молодых лугах галопировать! Вон и почки у вас слабоваты, и сосуды сужены, и каверна на правом легком…

Предерзкие речи молоденькой княжны так расстроили полковника, что по прибытии домой сделался с ним апоплексический удар.

Вскоре после того поползли по Петербургу слухи самого суеверного содержания. Представляли юную Лизоньку чуть ли не ведьмой, вполне достойной своего колдуна-отца.

Только, как говаривали на Руси, на всяк товар найдётся свой купец. Нашёлся жених и для Елизаветы Астаховой. Не то, чтобы она его сразу полюбила, но и не отвергла: уж больно её обожатель – Петр Жемчужников – был человеком незаурядным. И собой недурен, и талантами не обижен: что верхом проехаться – как влитой в седле сидел, что фехтовать – рапира будто молния в руке сверкала, что экспромтом в честь прекрасной дамы разразиться.

Завидный жених Петя Жемчужников, хоть родом и незнатен. Мать-то его аристократка, но бесприданница, Дарья Голикова, чей род восходил чуть ли не к Рюриковичам. А вот отец – Валерьян Жемчужников – роду бедного, незнатного. В молодости пушной факторией заведовал. Весь Север по краю океана проехал. На мехах и разбогател.