После того как царь снял нелюбьё с Софьи, отношение к ней двора изменилось. Она уже пострадала. На Руси страдальцев любят. В то время как она находилась под стражей, многие голоса, нерешительно, правда, звучали в ее защиту, а как только стража была снята, то бояре как могли выказали ей готовность служить. Приказывай, царица-матушка.

Софья вела себя скромно. Уже новое, важное дело вынашивала она в тишине своей горницы. Из разговора с Иваном за ужином она запомнила главное — коварный донос из Моск вы в Литву, донос, упреждающий Александра о коварстве Ивана.

Двор Софьи жил вольно. Это позднее, при Иване Грозном, и сыне его Федоре, и при первых Романовых на троне, во дворце на женскую половину не смел входить мужчина — никакой. Даже сообщение о том, что кушанье подано передавалось через дворцовых боярынь. Даже крестовые священники могли входить в домовую церковь, только когда званы были.

Софья, как уже говорилась, в быту своем придерживалась западного распорядка, поэтому она могла общаться напрямую с боярами высокого звания. А интересовали ее не столько тучные, маститые отцы семейств, а молодая поросль — боярычи да княжичи. Мы не можем заподозрить эту женщину в той страсти, которую позднее переносила на молодых мужчин Екатерина II. Ни коем случае! Софья была женщиной набожной и целомудренной. Но ей нужны были зоркие молодые глаза, умеющие слышать нужное уши, а также беспрекословная верность.

А задача у нее была простая. Ей надо было, чтобы каждый шаг врагов ее — Патрикеева и Ряполовского, и сыновей их, и челяди был ей известен. Поэтому с помощью детей боярских она установила постоянный надзор за этими домами.

Василия, который тоже обрел свободу и вернулся к прежнему образу жизни, она не поставила в известность. Это была только ее тайна. Василий был тих. Изчезла прежняя удаль из его характера, уже не буянил он с ватагой, не скакал во всю прыть по городским улицам и окрестным полям. Много времени поводил он теперь во дворце за молитвой, постничеством и учебой, наверстывая то, чем пренебрег ранее.

Софья понимала, нюхом чуяла, что Патрикеев не всегда созвучен царю в настроении, потому как занят делами мирными и о войне рассуждать не хочет. То Патрикеев Служебник с дьяками составлял (не обошлись бы без него!), то ездил к отцам церкви, ведя ученые богословские споры, также тесно общается с фряжскими архитекторами. Тем не менее главным советчиком царя в делах литовских был именно Патрикеев, Иван доверял ему полностью.

В это спокойное для государства, но чрезвычайно нервное для царя время, он жил потирая руки от нетерпения, сейчас с Литвой посчитаться или еще погодить, Иван получил из Литвы чрезвычайно взволновавшее его послание. Ему писал внук его давнего заклятого врага Шемяки — князь Василий Иванович Северский. Послание было написано в самых верноподданических тонах. Шемячич умолял царя смилостивиться, «простить холопам твоим (вишь как себя именовал!) прежние вины и дозволить мне у тебя быть и бить челом о службе».

Иван глазам своим не верил: Шемячич возжелал отложиться от Литвы и предлагал себя с землями — Новгород-Северским и Рыльском. Это была новость так новость!

Со смерти князя Дмитрия Шемяки, которого русское духовенство называло вторым Каином и Святополком Окаянным в братоубийстве, прошло ровно сорок пять лет. Сам Иван еще отроком — двенадцать лет ему было — успел повоевать с Шемякой под Галичем, когда «второй каин, претендуя на московский стол, дал большую битву и проиграл ее. Укрылся Шемяка в Новгороде. Он надеялся опять накопить силы и выступить против Василия Темного. Но не успел, умер. Говорят, что его по приказу великого князя отравили ядом, поданным в печеной куряте. Иван не осуждал отца. Он знал, что удельные войны кончаются только со смертью одного из претендентов на трон.

Семейство Шемяки бежало тогда в Литву. Путь их лежал через Псков. Псковичи приняли беглецов не сказать, чтобы радушно, но двадцать рублев дорожных дали. Вскоре в Литву также всем кланом сбежал второй участник детского Иванова кошмара — князь Иван Можайский. Оба семейства были радушно приняты королем Казимиром и пожалованы землями.

Кажется, какое дело русскому царю до Казимировой щедрости, но и этого не мог простить Иван ни Литве, ни сбежавшим князьям. Дарованные земли находились в заповедном крае — вблизи Киева, отческого дома всех Рюриковичей. Иван спал и видел, что Киев когда-нибудь вновь вернется под власть Москвы.

Иван все время держал в памяти Шемячича и Можайского, и, даже заключая с Литвой свадебный договор, особо указал на изменников, что, мол, если станут те князья творить козни против Москвы, то Александр обязан в том тестя упредить.

Однако о том, как должен вести себя Иван в случае козней негодников-князей против Литвы, в договоре не было сказано ни слова. Иван решил, что специального гонца к Шемячичу гнать не гоже, но как только представится случай, сообщить в Новгород-Северский, что условия приняты.

Но доброжелательная судьба на этом не успокоилась, в Москве было получено еще одно тайное послание. На этот раз из Литвы писал князь Семен Иванович Стародубский-Можайский (сын заклятого Ивана Можайского). Он тоже предлагал себя на службу к русскому царю, желая отложиться вместе с землями: Черниговым, Стародубьем, Гомелем и Любичем.

Сбылась мечта Ивана. Мало того что поверженные враги у ног его просят милости, так еще присоединяют к Руси столь богатые земли. Об Александре он не думал. Объединение Руси — во имя этой идеи все средства хороши. Чистую радость омрачала одна малость. В тайном послании имелась приписка, занимающая половину листа. Князь Семен в самых страстных выражениях обговаривал Шемячича, обвиняя его в злых кознях, и призывал царя, что если он, Шемячич, предложит свою службу Москве, не верить ни единому его слову.

Иван призвал на совет Патрикеева и Ряполовского. Князь Иван Юрьевич сказал:

— Это игра злая, только не пойму, к чему ее затеяли — к войне или к миру. Надо подождать.

— И разведать, — добавил Ряполовский, — в чем смысл этих двух посланий. И заединщики ли князья северские с Александром или действуют по своей воле.

— Разберись, князь Семен Иванович, — сказал царь, — да не откладывай дела в долгий ящик.

Вот тогда-то и поехал в Литву гонец с тайным приказом. Иван не стал посвящать жену в эти дела ввиду их крайней деликатности. Однако кое-что Софья сам сумела выведать.

Поставленные ей соглядатаи сообщили, что от дома Ряполовского отбыл тайный гонец в Вильно. Кто таков? Софье рассказали, что дьяк Микола Лихий есть доверенный человек Ряполовского и используется им для самых трудных поручений.

Тайный гонец, тот самый дьяк-замухрышка, коего послал Ряполовский в Вильно, благополучно вернулся домой и привез важные сведения. Путем аккуратных расспросов православного духовенства, верных людей, а также русского представителя в Литве, удалось выяснить, что два недруга Ивановых — Шемячич и Семен Стародубский-Можайский — находятся друг с другом в непримиримой вражде. Отчего эта вражда приключилась, неизвестно, ведь родители их были заединщиками и князем Александром равно обласканы. Но говорили надежные свидетели, что сами слышали угрозы князя Можайского: положить все силы, но разоблачить перед лицом Александра своего врага Шемячича, и что согласен он для этого пойти на любые уловки.