городской пристани до наступления темноты, после чего жандармы сопроводили ее через весь город в тюрьму, где ее уже ожидало тюремное начальство.

Кронберг как прокурор нес полную ответственность за расследование этого уголовного дела. Он привлек себе в помощь еще двух следователей и отправил их в Надьрев.

Кроме того, была сформирована бригада судебно-медицинских экспертов во главе с доктором Хенриком Орсошем, главным врачом окружной больницы Сольнока, которому помогал доктор Исидор Каниц. Оба врача должны были проводить вскрытие на месте и отправлять образцы любых подозрительных останков в Национальный венгерский королевский институт судебно-медицинской экспертизы в Будапеште. Им предстояло приступить к работе в ближайшее время.

Доктор Габор Попп, который владел частным санаторием в Сольноке и имел опыт исследовательской работы, должен был сопоставлять результаты института судебно-медицинской экспертизы (а также результатов вскрытия) с заявлениями подозреваемых о тех болезнях, которыми якобы страдали покойные. В конечном итоге все результаты этих исследований предстояло перепроверить и подтвердить независимому эксперту, доктору Андрашу Келемену, преподавателю Печского университета.

Для эксгумации останков из могил в Надьреве, Тисакюрте, Тисафельдваре и Цибахазе были наняты местные могильщики.

Кронберг чувствовал психологическое давление, поскольку многие обвиняли окружной суд в ненадлежащем исполнении своих обязанностей в связи со смертью Карла Холибы пятью годами ранее, когда было принято решение отклонить запрос на эксгумацию и вскрытие из-за нехватки финансовых средств. Поскольку Карл Холиба часто и тяжело болел на протяжении всей своей жизни, окружной суд в качестве оправдания утверждал, что тот скорее всего умер по естественным причинам. Судебные чиновники задавали риторический вопрос: как отреагировали бы налогоплательщики, если бы они узнали, что их деньги потрачены на выяснение причин смерти тяжелобольного человека? В то время финансовые дела страны находились в весьма плачевном состоянии. В самом здании суда, как хорошо помнил Кронберг, тоже царил полный хаос. Ремонтные работы в здании были прекращены. Финансов не хватало даже на то, чтобы восстановить уже разрушенное.

Однако теперь смерть Карла Холибы предстала в новом свете, и в результате этого сформировалось общественное мнение о том, что расследование по этому делу было провалено. Чтобы хоть как-то оправдаться, составлялись служебные записки, созывались совещания, писались отчеты. Решение по делу о смерти Карла Холибы приняла канцелярия председателя окружного Королевского суда. Именно канцелярия председателя окружного Королевского суда теперь обвинялась в игнорировании официального письма графа Мольнара, в котором тот еще весной предупреждал о том, что в Надьреве творятся подозрительные дела. И именно канцелярия председателя окружного Королевского суда теперь рассчитывала на то, что прокурор Кронберг исправит ее ошибки.

Кронберг достал из архивов все, что касалось смерти Карла Холибы в 1924 году. Материалы по обвинительному заключению Жужи Фазекаш в 1920 году также были извлечены из судебных архивов. В то время, как первое дело обращало на себя внимание тем бессилием, которое по собственной инициативе проявил окружной суд, второе дело продемонстрировало, как тетушка Жужи смогла сделать окружной суд бессильным. Кронберг приехал в Сольнок только прошлым летом, однако он хорошо помнил это дело. Арест любой женщины всегда хорошо запоминается. И то, что неграмотная цыганская крестьянка наняла лучшего адвоката города, тоже стоило того, чтобы запомнить этот факт. Ее оправдательный приговор в суде высшей инстанции в Будапеште вызвал смятение в окружном суде Сольнока, и с учетом этого теперь, когда в связи с новым делом вновь всплыло имя Жужи Фазекаш, необходимо было осудить ее так безукоризненно, так безупречно, чтобы приговор остался в силе.

Кронберг понимал, что в 1920 году приговор бывшей повитухе был вынесен исключительно на ее первоначальных признаниях жандармам, которые с пристрастием допрашивали ее. Кронберг был убежден, что, если она признается лично ему и его следователям, ей будет в последующем труднее отрицать это в окружном суде, и, следовательно, вышестоящей судебной инстанции будет труднее отменить решение этого суда. Поэтому он сам вызвал ее на допрос.

Однако после нескольких дней бесплодных допросов Кронберг и его следователи так ничего и не добились от бывшей повитухи. Она держалась как кремень, ни на йоту не отступая от своей версии. Она практически вообще не разговаривала с теми, кто допрашивал ее, а если и открывала рот, то только для того, чтобы попросить попить или сходить в туалет.

Кронберг провел совещание с Даньеловицем, начальником отряда жандармов, расквартированного в Надьреве. Ими было принято решение, чтобы жандармы повторно допросили Розу Холибу и Лидию Себестьен по делу Карла Холибы. Что же касается бывшей повитухи, то был разработан особый план, в котором Бартоку отводилась центральная роль.

* * *

Барни Сабо бо́льшую часть дня проводил в кафе «Националь» при одноименном отеле, где у него был постоянно зарезервирован столик. Он находился достаточно близко и к двери, чтобы можно было видеть, кто входит и выходит из отеля, и к окну, чтобы отмечать идущих по улице. Сам столик был маленьким и круглым, с мраморной столешницей.

Блокнот Барни Сабо был набит разными бумагами, записками, визитными карточками, которые постоянно пропадали. Когда он открывал его, они зачастую, планируя, летели на землю, словно осенние листья, и репортер, заметив это, бросался подбирать их. Страницы блокнота Барни были испещрены заметками и набросками, которые он делал по различным темам, охотясь за историями, способными вызвать интерес у читателей.

Сейчас репортер разложил на полу подборку региональных и городских газет, которые достал со стеллажа с журналами (хозяин кафе откладывал и сохранял их для своих посетителей). На столе стояла чашечка кофе и небольшой стакан воды.

Барни затянулся сигаретой, к кончику которой он прикрепил картонный фильтр. Его брюки были помяты, рубашка тоже. Одежда свободно висела на его стройном теле. Ему нравилось теребить кончиками пальцев свои волнистые каштановые волосы, оставляя их взъерошенными. Было сложно догадаться, где он провел предыдущую ночь и где мог бы провести следующую. Иногда он спал, свернувшись калачиком на железной скамейке на вокзале после ночной прогулки, нередко со словами благодарности устраивался на диване в гостиной своего друга. В течение своей журналистской деятельности Барни Сабо снимал примерно столько же квартир, сколько ему было лет, а ему исполнилось тридцать семь. Время от времени он отправлялся в кафе «Националь» далеко за полночь, чтобы съесть тарелку «похмельного супа», который неизменно записывался на его счет. Метрдотель педантично вел учет должников, и в этом длинном списке имя Барни стояло на первом месте.

Иногда Барни входил в кафе через заднюю дверь отеля, проскальзывая мимо кинотеатра и пробираясь мимо очереди желающих посмотреть фильм, которые стояли под навесом. Популярным актером в это лето стал Фатти Арбакл в главной роли в фильме