У Фольбаха было отличное зрение, и он сразу же заметил кончик деревянного башмака, выглядывавший из-за ствола толстой акации.

Он бросился к дереву, граф – за ним, но прежде, чем кто-либо из них успел подбежать к акации, старуха выскочила на дорогу и помчалась прочь. Фольбах погнался за ней и вскоре смог настигнуть, поскольку он бежал в кожаных ботинках быстрее, чем она в деревянных башмаках. Он притащил ее обратно к ратуше через оставшуюся часть улицы и поставил у стены. Граф Мольнар, присоединившись к нему, принялся задавать возникшие у него вопросы, скрестив руки на груди.

Почему ты следишь за нами?!

Ты в чем-то виновна?!

Тебе нужно в чем-то признаться?!

Фольбах схватил старуху за запястье и подтащил ее ближе ко входной двери ратуши, затем потянулся к другому запястью. Они были такими тонкими, что он смог обхватить их оба одной рукой. Он держал их так крепко, что старуха задохнулась от боли.

Граф внимательно всматривался в женщину. Он, кажется, узнал ее, но никак не мог вспомнить ее имени. Папай? Саймон? Время от времени он начинал сомневаться в том, что, действительно, знал ее. Все они выглядели для него одинаково в своих черных платьях, черных косынках и с морщинистыми от солнца лицами.

В этот момент на улице Арпада из-за угла появился жандарм. Граф поднял руку и крикнул офицеру:

– Арестуйте эту женщину! Мы думаем, что она тоже кого-то отравила!

Наверху, на чердаке

Надьрев Четверг, 18 июля 1929 года, 10:00 утра.

Двое жандармов, которые накануне вечером сопроводили Юлианну Петюш до ее дома, после этого вернулись туда, где они были расквартированы. До сих пор ни одну женщину не допрашивали в ночное время и не оставляли под арестом на ночь. Жандармы работали посменно по двенадцать часов, поэтому их первой обязанностью в этот день было снова забрать подозреваемую на очередной допрос.

Офицеры перешагнули через канаву и постучали в калитку Юлианны Петюш. Та каждый год заводила поросенка, которого она откармливала и забивала зимой, и теперь жандармы могли слышать его фырканье и визг в хлеву.

Они снова забарабанили в калитку. Один из жандармов приложил глаз к щели между досками забора, чтобы осмотреть двор. Входная дверь дома была закрыта. По двору взад-вперед неистово носились цыплята.

Жандармы подняли щеколду и вошли внутрь. Когда они двигались по дорожке двора, вокруг них собралась толпа цыплят. Поднявшись на крыльцо, офицеры распахнули входную дверь и шагнули внутрь, сопровождаемые группой цыплят, которые вскарабкались по ступенькам крыльца следом за ними. Офицеры быстро осмотрели прихожую, кухню и кладовую.

Юлианна Петюш! Выходите немедленно! Где вы? Выходите! Немедленно!

Один из офицеров зашел в спальню. Он откинул одеяло на кровати, распахнул дверцы платяного шкафа, проверил каждый угол небольшой комнаты. Хозяйки нигде не было.

Жандармы решили подняться из кухни на чердак. Один из них остался у основания узкой лестницы, в то время как другой вскарабкался наверх. Когда он просунул голову в отверстие, то увидел рядом с собой несколько больших корзин, наполненных чечевицей и фасолью. Он сразу же представил себе, как удобно было, поднявшись по лестнице, зачерпнуть миской порцию фасоли, необходимую для ужина, а затем спуститься обратно на кухню. Он тысячи раз был свидетелем того, как его мать и бабушка делали это.

Даже находясь на чердаке, жандарм слышал, как поросенок фыркает в хлеву. Он посмотрел на стропила. На ближайшей к нему балке был подвешен солидный кусок свинины. Этот кусок был таким большим, что почти закрывал офицеру веревку, которая свисала рядом со свининой и на которой болталось тело Юлианны Петюш. Ее лицо было белым, как мрамор, а губы – иссиня-черными, и с них на подбородок стекала уже засохшая тонкая струйка слюны. Рот Юлианны Петюш был открыт, обнажая почерневший язык. Ее глаза тоже были широко раскрыты. Во всей ее неподвижной позе застыл неподдельный ужас.

Я нашел ее!

Жандарм вытащил штык из-за поясного ремня и одним быстрым взмахом лезвия перерезал толстую веревку, свисавшую со стропил. Тело Юлианны Петюш с глухим стуком упало на пол чердака.

Большой горшок с медом

Четверг, 18 июля 1929 года, вторая половина дня

После полудня пошел дождь, и к тому времени, когда тетушка Жужи вышла из тюрьмы, он продолжал идти, не прекращаясь. Бывшая повитуха осторожно спустилась по скользким ступенькам, низко опустив голову, чтобы защитить лицо от ливня, и схватила своего сына за руку. У дверей тюрьмы ее освобождения ждали около десятка членов ее семьи, и теперь они, следуя за ней, словно кортеж, все вместе направились на железнодорожную станцию.

Время, проведенное тетушкой Жужи в этот раз в тюрьме, стало для нее настоящим кошмаром. Ее мучила та же сводящая с ума бессонница, что и раньше. По ней ползало то же полчище тараканов, что и несколько лет назад, нынешние тараканьи потомки были такими же мерзкими, как и их предки. Тетушку Жужи измучило то полубредовое состояние, в которое она впала из-за изнуряюще длительного одиночества, из-за иллюзии стен, надвигавшихся на нее все ближе и ближе, из-за мстительных муло, оживших призраков умерших цыган, которые зачастую являлись ее единственными собеседниками в течение многих дней. В тот момент, когда она переступила порог своей камеры, выходя наружу, она дала твердое обещание самой себе и всем тем, кто мог слышать по ночам ее плач, что никогда больше она не попадет в тюрьму.

Как только она села в поезд, ее парализовал ужас другого рода, который был ей хорошо знаком – и не только ей одной. Бывшей повитухе был установлен залог за освобождение в размере одной тысячи пенге[34], что являлось весьма значительной суммой. Графу Мольнару потребовалось бы почти четыре месяца, чтобы заработать столько денег, а он был самым высокооплачиваемым человеком в Надьреве. Собственно говоря, для тетушки Жужи было несложно достать такую сумму денег самой. Ей было достаточно лишь опустошить одну или две закопанные банки – и на руках у нее оказалась бы тысяча пенге. На ее участке были припрятаны десятки банок, набитых наличными. Кроме того, она вшила купюры в подол каждой своей юбки и в каждую наволочку. Она припрятала запас наличных также за плитой и на чердаке. Тетушка Жужи довольно быстро оправилась от финансового удара, который был нанесен ей несколько лет назад. Она усердно работала для того, чтобы восстановить свою казну, у нее появилась клиентура, ареал проживания которой простирался почти до австрийской границы. Однако бывшая