года Горбачев собрал именно тот состав, который потом вошел в ГКЧП, и поручил подготовить предложения по введению чрезвычайного положения. Ряд документов, подготовленных с этой целью, были приняты потом ГКЧП, и о них будущий фаросский сиделец прекрасно знал. Характерно, что у председателя КГБ СССР Крючкова хранилась запись беседы американца венгерского происхождения, автора венгерского пути к капитализму Яноша Корнаи с нашим социал-демократом Борисом Ракитским. Американец откровенно говорил ему, что Горбачев свою функцию выполнил – довел народ до такого состояния, когда ему безразлично, какой в стране будет общественно-политический строй, лишь бы можно было купить хлеб, колбасу, товары первой необходимости. Что будет дальше, решит встреча Большой семерки, которая состоится в июле. Как видим, не прошло и месяца после ее встречи, как в стране произошли роковые события. При этом Корнаи прогнозировал в нашей стране отпуск цен, высокие кредитные ставки, ликвидацию социальных льгот, приватизацию государственной собственности. То есть все было расписано на Западе, руководителями нашего государства проведена необходимая работа, осталось только поднести спичку… В роли поджигателей выступил ГКЧП. Некоторые, впрочем, не догадывались о своей роли. Я бы разделил членов ГКЧП на три группы. В первую входили те, кто знали, что они делают и для чего делают. Во вторую – те, кто рассчитывал в ходе изменения в руководстве страны получить выгоду для себя лично. Третью группу составляли честные люди, думавшие, что, действуя таким образом, они спасут страну.

– Вас приглашали в ГКЧП?

– Приглашал Владимир Александрович Крючков, с которым у меня состоялась встреча в начале августа. Я сказал ему, что нет никакой необходимости вводить чрезвычайное положение. Конец лета. Время отпусков. Сезон овощей – люди копаются на грядках. Депутаты верховных советов разъехались – кто в регионах, кто за границей. Политическая жизнь замерла. Кроме того, зачем создавать какое-то самозваное ГКЧП, когда есть Совет безопасности, легитимный орган, имеющий право объявлять чрезвычайное положение. И самое главное: на октябрь был намечен внеочередной съезд КПСС, на котором можно было спокойно решить все основные вопросы, стоящие перед страной. И Крючков со мной согласился, сказал: его аналитики тоже считают, что сейчас нецелесообразно объявлять чрезвычайное положение. Но поступил, как известно, по-другому. Я считаю, что в августовских событиях рядом с Горбачевым и Ельциным надо ставить Крючкова.

– То есть все трое знали, что делали, и работали фактически согласованно?

– Получается, что так. Есть книга Александра Островского «Кто поставил Горбачева». В ней рассказывается, в частности, что Крючков обработал сына Андрея Андреевича Громыко Анатолия, чтобы тот убедил отца отдать на заседании Политбюро, решавшем после смерти Черненко, кому быть генеральным секретарем, свой решающий голос за Михаила Сергеевича.

– А были планы на внеочередном XXIX съезде сместить Горбачева?

– Были. Провести съезд предложил пленум Московского городского комитета партии, проходивший 17 июля 1991 года. На нем присутствовали также секретари партийных организаций городов-героев, а это Ленинград, Киев, Минск, Волгоград, Севастополь, Одесса. Пленум принял решение поставить вопрос о кандидатуре генерального секретаря. Идею проведения внеочередного съезда поддержал Пленум ЦК КПСС.

– Но тут случился августовский путч…

– Ряд политологов, в том числе Сергей Ервандович Кургинян, считают, что августовские события были вызваны решением провести этот съезд. Их организаторы понимали, что, если съезд состоится, Горбачев генсеком не останется, не останется он и президентом, потому что его выбирал не народ, а съезд народных депутатов, а среди нардепов настроение тоже было не в пользу Михаила Сергеевича.

– Как Горбачев отнесся к инициативе Московского горкома провести съезд?

– Он хотел подвергнуть нас резкой критике на заседании Политбюро, но в мою защиту решительно выступил первый секретарь ЦК компартии Украины Станислав Иванович Гуренко, сказавший, что он согласен с докладом Прокофьева, и, если Горбачев оставит в силе тезис, критикующий Московский горком, он выступит с протестом на пленуме ЦК. И Горбачев убрал этот тезис.

– Полторанин цитирует в книге вашу записку, переданную Горбачеву в январе 1991 года (автор пишет, что ее ксерокопировали и распространяли по рабочим коллективам). В ней вы предупреждаете о наиболее вероятном сценарии развития событий, при котором Союзный договор окажется торпедированным, и на месте СССР возникнет Содружество суверенных государств, то есть то, что мы получили в лице СНГ. Как складывались ваши отношения с последним генсеком?

– Таких записок была не одна и не две. Я их писал и от себя лично, и от Московского горкома КПСС. Наша партийная организация в определенном смысле находилась в противостоянии к Горбачеву, и чем дальше развивались события, тем это противостояние усиливалось. Поэтому наши личные отношения не могли быть хорошими. Они не сложились с самого начала. Михаил Сергеевич не хотел, чтобы я стал первым секретарем. Он видел в этой должности свою кандидатуру – секретаря Фрунзенского или Ленинского райкомов. Когда я в нашем здании на Старой площади поднимался с ним в лифте на пятый этаж, генсек сказал: «Если тебя будут предлагать, возьми самоотвод». Мою кандидатуру выдвинули. Я, выступая на пленуме горкома, самоотвод не взял, но сказал, что мне трудно будет работать, потому что я даже не состою в ЦК партии, а до сих пор секретарями Московского горкома были члены Политбюро. Поэтому прошу делегатов пленума взвесить и принять правильное решение. Большинство секретарей райкомов проголосовали за меня. Это, конечно, не могло понравиться Горбачеву. И еще такая деталь. В кабинете первого секретаря, когда его хозяином был Виктор Васильевич Гришин, висел портрет Ленина. Лев Николаевич Зайков, заняв кабинет, рядом с Лениным повесил портрет Горбачева. Я, заступив в должность, попросил управляющего делами к майским праздникам оставить на стене одного Ильича. Генсеку, естественно, тут же донесли, и он на ближайшем совещании в перерыве сказал мне: «Ты там обживаешься, у тебя, говорят, получается. Но смотри, не заносись».

– До Зайкова первым секретарем МГК КПСС был Ельцин, под началом которого вы тогда работали. Ваша оценка личности первого президента России совпадает с той, что дает Полторанин?

– С Ельциным я как заведующий орготделом МГК несколько месяцев работал если не с восьми, то с девяти утра и до часа или до двух ночи, готовя городскую партконференцию. Сначала он хотел меня уволить, придираясь по надуманным поводам. Я сказал: «Борис Николаевич, я работаю в соответствии с указаниями, которые дает бюро горкома и секретари горкома, и, видимо, их требованиям удовлетворяю. Скажите ваши требования. Если я буду их знать и не буду выполнять, тогда у вас есть право со мной так резко разговаривать». Надо сказать, что он тогда воспринимал, когда с ним говорили в открытую, не обдумывая заранее формулировки, не кривя душой. Но если вести речь о