42. (43) §134 Прочие примеры изменчивого счастья бесчисленны. Ибо что делает радость еще больше, если не предшествовавшее несчастье, или какие беды являются большими, как не возникшие из большой радости?

43. Счастье в течение 36 лет оберегало проскрибированного Суллой сенатора М. Фидустина, но затем вторично последовала проскрипция. Он пережил Суллу, но вплоть до Антония[1509], который, как известно, проскрибировал его только по той причине, что он уже был когда-то проскрибирован.

(44) §135 Для П. Вентидия[1510] было, разумеется, счастьем справить триумф над парфянами, после того как его еще мальчиком провели во время аскуланского триумфа[1511] Гн. Помпея, хотя Мазурий[1512] сообщает, что он был дважды проведен во время триумфа. Согласно Цицерону, он был погонщиком мулов и доставлял в лагерь хлеб. Большинство же утверждают, что он провел свою бедную юность в солдатских сапогах.

§136 И Корнелий Бальб Старший[1513] стал консулом, но после того как он был прежде обвинен, и судьи решали, наказывать ли его розгами. Он первым из иностранцев и даже среди родившихся у океана занял такую почетную должность, в которой наши предки отказывали даже латинам. Есть среди выдающихся примеров и Л. Фульвий[1514], консул тускуланских мятежников, который сразу же, как только отошел от мятежников, был облечен римским народом той же почетной должностью. Он один в том же году, в котором был врагом государства, справил в Риме триумф над теми, консулом которых он был прежде.

§137 До настоящего времени только один человек, а именно Л. Сулла, присвоил себе прозвище Счастливый, основанное, естественно, на крови граждан и покорении своего отечества. А в чем состояли доказательства его счастья? В том, что он смог изгнать и убить столько тысяч граждан? О, какое позорное и несчастное для будущего времени объяснение! Разве не были достойны лучшей участи погибшие тогда, которых мы и сегодня жалеем, в то время как Суллу ненавидит каждый?

§138 И не был ли конец его жизни ужаснее гибели всех им проскрибированных, когда его тело изъедало само себя[1515] и вызывало столько мучений? Если он мог это умышленно скрывать, и мы можем поверить его последней мечте, ради которой он некоторым образом умер, что он один победил зависть славой, то все же он сам признал, что единственным недостатком его счастья было то, что он не освятил Капитолий[1516].

(45) §139 Кв. Метелл[1517] в своей речи, которую он держал на похоронах своего отца Л. Метелла[1518], великого понтифика, дважды консула, диктатора, начальника конницы, квиндецимвира для раздачи земель, который во время первой Пунической войны привел множество слонов для триумфа, и которую (т. е. речь) он оставил после себя в письменном виде, утверждал, что его отец соединил в себе десять величайших и наилучших качеств, для достижения которых мудрецы тратили всю жизнь.

§140 Ведь он хотел быть первым воином, лучшим оратором, храбрейшим полководцем, под своим руководством решать важнейшие дела, пользоваться величайшим почетом, быть самым мудрым, считаться первым сенатором, приобрести большое состояние честным образом, оставить после себя много детей и быть самым известным человеком в государстве. Всего этого ему удалось достичь и больше никому другому со времени основания Рима.

§141 Было бы долгим и напрасным занятием опровергать эти утверждения, когда одно обстоятельство с избытком их разрушает, так как этот Метелл провел старость в слепоте, потеряв зрение во время пожара, когда выносил Палладий[1519] из храма Весты, — причина славная, но с печальными последствиями. Поэтому его нельзя назвать несчастливым, но и счастливым нельзя. Римский народ предоставил ему привилегию, какую со времени основания города еще никому не давал, а именно, чтобы он приходил в сенат, когда пожелает, и ездил в курию на повозке. Для него это большая и почетная привилегия, но данная за глаза.

44. §142 И сын того Кв. Метелла, который произнес эту речь об отце, числится среди редких примеров человеческого счастья. Ибо кроме того, что он занимал высшие почетные должности и получил прозвище Македонский[1520], он был возведен на погребальный костер четырьмя своими сыновьями, из которых один был претором, трое — консулами, двое — триумфаторами, один — цензором, а такие знаки отличия выпадают на долю лишь немногим.

§143 Однако в самом расцвете своего авторитета он, возвращавшийся с Марсова поля[1521] в полдень, когда Форум и Капитолий были безлюдны, был схвачен и силой приведен к Тарпейской скале[1522] для казни плебейским трибуном Г. Атинием Лабеоном по прозвищу Мацерион, которого он в бытность цензором исключил из сената. Правда, вскоре собралась толпа людей, которые называли его отцом, но, как бывает в таких неожиданных случаях, слишком поздно и как будто на его похороны, так как они не имели права противиться священной воле трибуна, и он стал бы жертвой своей доблести и цензуры, если бы другой трибун, который вступился за него, с трудом не вернул его с порога смерти. Позже он жил благодаря чужому благодеянию.

§144 Потом даже его имущество было посвящено богам[1523] тем, кого он раньше осудил, как будто было мало того, что его в качестве наказания задушили веревкой и пустили кровь из ушей. Я, конечно, отнес бы к несчастьям Македонского и то, что он, по его собственному свидетельству, враждовал с Африканским Младшим, ибо он сказал: «Идите, сыновья, проводите его в последний путь, больше вы никогда не увидите похороны великого гражданина». И это он сказал им, когда один из них уже имел прозвище Балеарский[1524], а другой Диадемат[1525], и сам он уже именовался Македонским.

§145 Но если принять во внимание только то единственное оскорбление, кто же тогда мог бы по праву назвать счастливым того, который по желанию врага, даже не Африканского, испытал гибель? Скольких побед над врагом это стоило? Или сколько почетных должностей и триумфов коварная судьба не отодвинула на задний план, когда цензора через центр города притащили (ведь это была единственная причина его спасения) на тот самый Капитолий, на который он сам, справляя триумф, даже пленников в качестве добычи богам приводил не таким образом?

§146 Это преступление благодаря последовавшему за ним счастью выделилось еще больше, так как Македонский из-за него лишился даже столь славных похорон; но его дети, уже удостоенные триумфа, возвели его на погребальный костер словно триумфатора. В самом деле, не является прочным никакое