– Вот почему я люблю жить в так называемых нецивилизованных странах, – кивнул Квентин, взглянув на меня с удивлением и сочувствием. – Некоторые тамошние обычаи кажутся дикими, но голод, принудительный труд и рабство существуют у всех на виду, а не прячутся в городских закоулках, где «приличные» люди могут их не замечать.

Ирен покачала головой:

– Миру не помешало бы стать лучше, но он таков, как есть. Даже великие оперы повествуют о безумии, скандалах, самоубийствах или смертях, пусть и посредством прекрасной музыки. Я всего лишь певица и вынуждена следовать заданной партии, но почему писатели упиваются темной стороной жизни? – Она обращалась к Брэму Стокеру.

– Я считаю, что вкус ко всему жуткому лежит в природе человека, – пожал плечами тот. – Моему сыну Ноэлю кошмары стали сниться в три года. Демоны неизменно присутствуют в наших самых ранних грезах. И лучше уж позволить им выйти на свет божий, чем пытаться загнать внутрь.

– По-вашему, если дать кошмарам воплотиться в игровой форме, – предположила Ирен, – меньше вероятности, что кто-то совершит их в реальной жизни?

– Уверен, и вам случалось играть такие роли, – сказал Брэм, – слова и действия которых вы никогда не одобрили бы в реальности.

– И кто-нибудь вроде Джеймса Келли, воспитанный в духе строгих моральных правил, которым он не в состоянии следовать, начнет отыгрывать свои грехи в частных ночных спектаклях на улицах Уайтчепела? Согласно Крафт-Эбингу, ненависть к женщинам, ко всему слабому полу и к каждой отдельной невинной его представительнице, вполне обычна среди подобных мужчин.

– Превращение чувства вины в ненависть станет понятнее, – заметил Стокер, – если учесть, что женщины назначены обществом быть нашими строгими судьями в области морали: матерями, женами. Я согласен, что мужчина – зачастую безответственное существо, полное грубых, недостойных потребностей, которые он не в силах контролировать. Неудивительно, что его жадное естество сторонится строгих честных дам и отвращает их от себя. Вот он и ищет испорченных женщин.

– Но не будь слишком «честных» женщин, не было бы и слишком «испорченных»?

Брэм выглядел озадаченным, не зная, как расценить комментарий Ирен.

– Честные женщины подобны ангелам, – наконец выпалил он. – А мужчины – дураки и грубияны, потому что являются причиной всех проблем. Мужчина должен быть достоин естественной чистоты женщины.

– А как же, – подумала вслух я, – шлюхи в домах свиданий? Куда девались их естественная чистота, честность и благодать?

Тут писателя как громом поразила мысль, что б́ольшую часть нашей компании он впервые повстречал в борделе. И если к его присутствию в публичном доме относились снисходительно, потому что он был известным респектабельным человеком с хорошей репутацией в театральных кругах, то мое появление в доме терпимости однозначно вызывало всеобщее осуждение. Я была падшей женщиной, и точка, в то время как он, согласно неписаным правилам, считался вполне невинным, хотя оба мы оказались в одно и то же время на одном и том же месте преступления. Впрочем, конечно, он до сих пор не знал истинной профессиональной цели моего появления в борделе.

На этот раз Брэм побледнел, а не покраснел, как обычно. Долгие дни и ночи после моего неудачного дебюта в парижском заведении я принадлежала к ближайшему окружению Ирен и вела себя как молодая респектабельная девица, каковой себя и считаю. И Брэм Стокер явно забыл, что я тоже отношусь к «недостойным», поскольку он видел меня в maison de rendezvous.

– Итак, – вмешалась Ирен, – получается, что грех и преступление, по сути, одно и то же? Если бы Потрошитель просто платил женщинам за услуги, как поступает большинство прочих мужчин, его никто и не обвинил бы в преступлениях? Ну разве что полиция, если бы ее хоть иногда интересовали темные делишки, которые творятся в Уайтчепеле.

– И не только в Уайтчепеле, – добавил Квентин. – И не только в отношении женщин.

– Ты о чем? – внезапно встревожилась Ирен.

Квентин покачал головой:

– Я повидал многое. В Афганистане я столкнулся с предательством, не имеющим себе равных: лейтенанту Маклейну перерезали горло в битве при Майванде из-за проклятого сговора Тигра и Соболя, который так ни к чему и не привел. Потом я жил в краях, где царило беззаконие, и упивался тамошними нравами. Гораздо южнее Карпат мне встречались такие ужасы, которые заставили бы Джека-потрошителя призадуматься.

– Возможно, у Джека-потрошителя тоже есть подобный опыт. Не сдерживай себя, Квентин. Расскажи нам, каким видят мир те, кто смотрит ему прямо в глаза. О чем ты тогда думал?

– О многих вещах. О многих вещах, которые я поклялся забыть. – Стенхоуп взмахнул рукой перед лицом, словно сметая паутину: – Но я не решаюсь говорить о них, поскольку у нас здесь смешанная компания.

– Нет. Мы едины. – Ирен была полна такой мрачной решимости, какой я у нее прежде не видела, что говорило о многом. – Среди нас нет места щепетильности. Нельзя раскисать и опускать руки лишь потому, что тут присутствуют леди. Расскажи нам о своем опыте, ведь именно ради него ты и провел столько лет на задворках цивилизации.

– Ну ладно, – сдался Стенхоуп. – Увечья, нанесенные Потрошителем, так потрясли публику, потому что никто раньше не слышал о подобном. Однако в Африке, в арабских странах это обычная практика: уродование молодых девушек.

Мы с компаньонкой слушали с каменными лицами: малейшая гримаса отвращения могла прервать ужасный рассказ.

– Как именно их уродуют? – спросила примадонна.

– Отрезают… части женских органов. После этого девушка не чувствует ничего, кроме боли. И муж может быть уверен, что именно он отец ее детей.

– Ясно. – Ирен посмотрела на меня.

Я кивнула. Пытаясь выяснить, как одурачить хозяек борделей касательно моего целомудрия, я наслушалась разных историй.

Брэм Стокер старался не смотреть на нас, но слушал с напряженным вниманием. Квентин также отводил глаза, намеренно глядя в окно, будто наблюдая дальние страны с дикими обычаями.

– А взять арабских невест? Они совсем юны. В некоторых племенах им сначала отрезают чувствительные органы, а потом… зашивают. – Он говорил отрывисто. – В первую брачную ночь жених доводит дело до конца при наличии истинной мужской силы. Менее крепкому приходится сначала использовать нож.

Квентин замолчал и уставился в окно. Брэм Стокер пристально разглядывал карту Праги, будто обратившись в камень.

Мы с Ирен тоже молчали, потрясенные дикостью обычая, который превращал удовольствие в вечную агонию.

– Кто же делает разрезы и зашивает девушек? – наконец спросила примадонна.

– Замужние женщины из племени.

Тут мы и вовсе потеряли дар речи.

В наступившей тишине тиканье каминных часов внезапно стало оглушительным, хотя раньше я его просто не замечала.