целом они продолжали исполнять свой долг. Картина, которая складывается в попытке объяснить такую кажущуюся неблагодарность со стороны мирян в отношении священников, изображает их делающими свою повседневную работу, но с неохотой и с некоторой робостью. Тем самым они, навлекая на себя самую страшную опасность, теряли уважение, которое должны были вызывать. Кроме того, немногочисленные печально известные примеры священников, покинувших свою паству на произвол судьбы, и бросавшееся в глаза мужество некоторых странствующих монахов способны объяснить, почему традиционная церковь вышла из эпидемии Черной смерти с таким подорванным доверием. Возможно, презрение современников было неоправданным, но в последующие десятилетия оно дорого стоило церкви.

Не вызывает больших сомнений, что те, кто хотел критиковать церковь, в течение следующих нескольких лет получили для этого множество оснований. В целом во время чумы, как во время войны, те, кто больше всего заботился о себе, выживали, тогда как те, кто подставлялся, умирали. Таким образом, лучшие представители духовенства умерли, худшие остались жить. Но резкое исчезновение почти половины духовенства, включая непропорционально большое число смелых и усердных, неизбежно создало сильное напряжение в работе церковного механизма и снизило его способность эффективно справляться с протестным или даже революционным движением.

Не похоже, чтобы церковные новобранцы, пришедшие на место почивших, своим духовным и в еще большей степени образовательным уровнем соответствовали предшественникам. Во время эпидемии и сразу же после нее обычные правила, которым подчинялось рукоположение священника, были практически забыты. Духовный сан приняли многие мужчины, уже перешагнувшие порог среднего возраста и оставшиеся вдовцами. В епархии Бата и Уэльса священнику разрешалось принимать сан даже при живой жене на том сомнительном основании, что «она уже пожилая женщина и может оставаться в мире, не вызывая никаких подозрений». Епископ Норвичский получил разрешение позволить шестидесяти клеркам в возрасте около 21 года занять места приходских священников на основании своего достаточно категоричного заявления, что это лучше, чем ничего. В Винчестере в 1349 и 1350 годах 27 недавно рукоположенных новобранцев в результате стремительного карьерного роста становились иподьяконами, дьяконами и приходскими священниками и, таким образом, прибывали к месту своей новой службы, не имея практически никакого опыта. Архиепископу Йорка тоже было разрешено производить в своей епархии экстренные назначения.

Конечно, нет оснований считать, что священник будет хуже, если он женат или если принял свой сан в немолодом возрасте. Правда, Найтон пренебрежительно отзывался о таких новичках: «Огромное множество мужчин, у которых жены умерли от чумы, стекались в религиозные ордены; большинство из них были неграмотными, а если и умели читать, то, как многие миряне, не понимали, что читают». Но Найтон, как регулярный каноник, в любом случае имел слабое представление о священниках, живущих в миру. Точно так же тот факт, что священники получали назначение в непривычно молодом возрасте, не означал, что им недоставало благочестивого рвения и что, набравшись опыта, они не смогли бы стать такими же хорошими пастырями, как их предшественники. Однако при заполнении пустующих мест в неподобающей спешке наверняка часто назначались неподходящие кандидаты, и многие из таких новичков оказывались неготовыми к своим ответственным назначениям. В первые годы после эпидемии, когда общество медленно приходило в себя, церковь определенно оказалась на редкость плохо подготовленной к тому, чтобы показать пример.

И все же тлетворный ветер чумы сделал кое-что хорошее даже для духовенства. Коултон подсчитал, что до прихода Черной смерти большая часть бенефиций в миру отдавалась людям, которые не только не имели ранга священника, но даже не прошли таинство посвящения в духовный сан. Анализируя цифры по четырем епархиям за длительный период до 1348 года, он обнаружил, что в 73,8 % приходов служили «несвященники», не имевшие права служить мессу, женить своих прихожан и проводить посмертные ритуалы. Большинство этих ректоров-любителей являлись викариями, поставленными на эту работу профессиональными священниками. Но хотя души прихожан, может, и не подвергались большой опасности, ситуация, при которой рукоположенный священник, назначенный на это место, мог преспокойно за самую незначительную плату перепоручить дилетанту работу, которую не умел или не хотел делать сам, не несла добра ни церкви, ни мирянам. Во время эпидемии ситуация изменилась. Подавляющее большинство мест перешло к рукоположенным священникам. Такое положение дел пережило чуму, и анализ последовавшего за ней периода показал, что процент рукоположенных священников в приходах более чем удвоился, дойдя до 78 %.

Однако как священников-новичков, так и тех, кто пережил чуму, охватила откровенная жажда наживы, решимость получить долю богатств, оставшихся ничейными после Черной смерти. Эту решимость вполне можно понять. Многие из их требований были абсолютно оправданными. Выше мы уже упоминали экономические трудности, с которыми сталкивались некоторые приходские священники, и часто священник буквально не мог прожить на тот доход, который остался у него после эпидемии. Однако их настойчивость в финансовых вопросах редко приличествовала служителю церкви и временами переходила в откровенную жадность и тягу к излишествам. «Едва ли кто-нибудь смог бы заполучить капеллана в церковь менее чем за 10 фунтов или 10 марок, – ворчал Найтон. – В то время как до чумы было много священников, и человек мог получить капеллана за 5 или 6 марок или за 2 марки и дневную порцию хлеба, в это время с трудом можно было найти кого-нибудь, кто согласился бы принять должность викария за 20 фунтов или марок». Архиепископ Ислип не сомневался, что среди священников процветала «необузданная алчность, присущая роду человеческому»: «Священники, которые выжили, не думали о том, что Господь сохранил их от опасности умереть от чумы не ради их самих, а чтобы они исполняли пастырское служение, вверенное им во имя и на благо людей», в то время как они пренебрегали своими обязанностями в поисках более высокооплачиваемых возможностей. Дела обстояли так плохо, что, если бы священники немедленно не исправились, «многие, или даже большинство церквей, пребенд и часовен в нашей и вашей епархии да и во всей нашей провинции остались бы без священников».

Зрелище священников, торгующихся за дополнительную оплату и бросающих своих прихожан, если где-то нашлось более теплое местечко, давало прекрасный материал для тех, кто в любом случае ждал от служителей церкви только самого худшего. «Серебро сладко», – с горечью писал Ленгленд.

Пасторы и приходские священники жаловались епископу,

Что их приходы обеднели со времен чумы,

И просили разрешения уехать, чтобы жить в Лондоне,

И петь реквиемы за жалованье, потому что серебро сладко.

Некоторые другие авторы приписывали Черной смерти ответственность за увеличение числа тех, кто владел одновременно несколькими бенефициями. Было бы неудивительно, если бы смертность среди священников привела