Однажды он задал странный вопрос. Ли даже не сразу осознал услышанное.

«Какую книжку подарить годовалому ребенку? У моей племянницы Миранды первый день рождения».

Мой первый день рождения – первая годовщина смерти Эвелин.

Ли хотел спросить: «У Миранды? У твоей дочки? Она жива?» Столько вопросов просились наружу: почему он никогда не говорил о своей дочери, как так получилось, что она стала его племянницей? Билли беспокойно перебирал в руках стакан виски, не рискуя посмотреть Ли в глаза, а Ли вдруг осознал, что ему только что открыли страшную тайну, признались в ужасном отчаянии. Ли потерял дар речи. Он еле сдержался, чтобы не встряхнуть Билли за плечи и не закричать: «Это же дочь Эвелин! Ты не можешь ее бросить!» Но он понимал по сдержанному и взволнованному лицу Билли, что все слова, которыми Ли смог бы его ранить, уже давно нанесли свои увечья.

«Наверняка здесь найдется что-нибудь для твоей племянницы», – сказал тогда Ли. И Билли испытал невероятное облегчение, когда Ли вручил ему «Баю-баюшки, луна».

– С того момента ты стала его племянницей. Интересно, что бы случилось, если бы я озвучил свои мысли?

– Наверное, он бы больше к тебе не приходил, – предположила я.

– Возможно, – согласился он.

С тех пор я стала племянницей Билли, что казалось вполне правдоподобным, ведь я была очень похожа на маму.

– Не то чтобы в тебе ничего не осталось от Эвелин. У тебя ее энергия. Ее спокойствие. Именно это люди и ценили в Эвелин. Ее поведение и манера держать себя выделяли ее среди сотен красивых девушек. Я вижу в тебе то же самое.

– Ну, не стоит.

– Я заметил это, едва тебя увидев.

Когда Билли впервые привел меня в «Книги Просперо», он держал меня за руку, пропуская вперед. Ли наблюдал за моим взглядом, путешествующим по магазину, а я старалась охватить все и сразу, хихикала, словно у меня появились собственные секреты с этим местом.

Ли сразу понял, что я дочь Эвелин.

«Мы можем найти что-нибудь особенное для моей любимой племянницы?» – поинтересовался Билли, представив меня Ли.

Ли уже много лет знал, что, согласно легенде, я дочка Сьюз, но когда я пересекла порог магазинчика и повторила за Билли: «Твоя единственная племянница», его ошеломило знакомое, горькое воспоминание о том, что Эвелин умерла.

Я держалась за кончики своих косичек, покачиваясь с ноги на ногу в ожидании идеального подарка. Ли понятия не имел, какую книгу подарить дочери Эвелин, какой выбор будет особенным. Все казалось неправильным: и Э. Б. Уайт, и Роальд Даль, и Фрэнсис Ходжсон Бернетт. Ли посмотрел на мое восторженное, покрытое веснушками лицо, пытаясь отыскать в нем некую печаль, увидеть мрачную проницательность, которая иногда встречается у детей. Но со своими косичками, веснушками и полосатой футболкой я напоминала ему лишь Пеппи Длинныйчулок. Так как на ум больше ничего не пришло, он отвел меня в раздел детской литературы и отдал все книги «Пеппи Длинныйчулок», имевшиеся в наличии.

Ли сразу же понял свою оплошность. Он не отрывал глаз от Билли, который читал мне о матери Пеппи, погибшей, когда ее дочь была совсем младенцем, и о ее отце, что вечно пропадал в море. Ли ожидал от Билли угрожающего взгляда, но он читал дальше, все тем же спокойным голосом, обратив все свое внимание ко мне.

«Тебе нравится книжка?» – спросил он меня.

Я протянула палец к странице. «Читай», и Билли вернулся к чтению – о том, как Пеппи верила, что ее отец жив, и ждала его возвращения. Ли задумался, был ли этот выбор обусловлен подсознательным желанием подтолкнуть Билли к правде? На самом деле Ли не помнил сюжет книжки. Он помнил только, что у Пеппи Длинныйчулок имелись веснушки и косички. Как и у меня.

Ужаснейшее недоразумение.

Когда мы собрались уходить, Ли схватил Билли за руку.

«Прости, Билл. Я забыл, о чем эта книга».

«Даже не выдумывай. Она в восторге».

Ли всматривался в его лицо. Билли казался искренне довольным. Счастливым, что проводит время со своей племянницей. Счастливым, что подарил ей книжку и смог угодить. Ли не сводил с нас глаз, когда мы удалялись вдаль, взявшись за руки.

Ему невероятно не хватало Эвелин.

– С той минуты Билли приводил тебя в книжный магазин раз в несколько месяцев. С годами все меньше и меньше людей помнило об Эвелин. – Ли внезапно засмеялся. – Ты ходила с таким важным видом, словно была там хозяйкой.

Ли рассказал, как я деловито подходила к другим детям в магазине и говорила им, что это мой магазин, что я решаю, могут ли они купить книжки или нет. Билли стоило поругать меня или прочитать лекцию о важности великодушия. Но вместо этого он трепал меня по волосам и уводил от стеллажей, приманив горячим шоколадом.

– Недостаток всех единственных детей в семье, – пробормотала я. – Тебе попросту незачем привыкать делиться.

– Все книги были твоими. Весь магазин.

– Ты помнишь тот день, когда я пришла в последний раз? Когда я искала Билли? – Мой голос дрожал. Я надеялась, что он помнит. Надеялась, что он не помнит.

Я понятия не имела, чего хотела.

Ли кивнул.

– Я даже не представлял, что звонок твоей матери – ужасная ошибка, пока не увидел твой взгляд.

«Ты позвонил моей маме?» – сказала я с таким отчаянием, с таким испугом, что Ли осенило: Сьюзан не догадывалась, что я в магазине.

Приехав в «Книги Просперо», Сьюзан распахнула дверь и бегло осмотрела помещение, пока не заметила Ли.

«Где она?» – перепуганно спросила Сьюзан. Ли не сомневался, что, пусть она и не рожала меня, она являлась моей матерью.

Он указал на дальний угол.

«Спасибо, Ли. Спасибо за все».

– Ты должна знать, – вздохнул Ли, поглаживая руки. У него были полные, вздутые пальцы. – Билли не переставал говорить о тебе, и я не сразу понял, что вы перестали видеться. Да, ты не приходила в «Книги Просперо», а потом вдруг пришла посреди бела дня, будто в знак неповиновения.

Билли продолжал навещать Ли всякий раз, когда бывал дома, в перерывах между разрушительными землетрясениями. Он подробно описывал какое-нибудь землетрясение, случившееся в Турции, повлекшее за собой тысячи погибших, десятки тысяч раненых, сотни тысяч оставшихся без крова, и думал при этом только об одном человеке: обо мне.

«Миранда бы сказала, что хумус звучит, как какая-то гадость, но он на самом деле довольно-таки вкусный».

Он говорил, что мне бы понравилась Голубая мечеть. Бейсбольные стадионы в Токио. Китайские марионетки. «Понравилось бы». Условное наклонение. Но никогда – «понравится». Никогда в будущем времени.

– Как ты отвечал на подобные вещи? – спросила я.

– Просто давал ему выговориться.