— Мне твое мнение до лампочки. Сам себе не нравлюсь до полного ничего. Про Арсения Павловича вспомню — жить неохота.

— В этом деле я тебе пособлю, если с ней что-нибудь. Есть соображения, куда она и зачем?

— Думаю, сюда.

— Охренел? Сюда-то с какой радости? — не выдержав, заорал Василий. — Они только и дожидаются закопать ее поглубже вместе с Арсением. Так тот отмахнется, а она? Она как?

— Мстить собирается. Мочить их одного за другим. Это для нее сейчас самое главное в жизни. Остальное — постольку-поскольку.

— Она же пацанка еще, светится насквозь. Мстить! Это я сейчас мстить буду.

— Насчет светится, это точно. Глаза не выдерживают. А стреляет получше меня. Пуля в пулю укладывает из своего карабинчика. Он у нее штучный, по руке. Отец с таких лет приучил, что тайга — дело серьезное.

— Ты мне тут объяснения не раскладывай. Могла она вернуться, пока ты сюда торопился?

— Если с мотором справится, могла. Я почему этих охламонов расспрашивал — не случалось ли чего в последнее время? Говорят, столько случалось, сам черт ногу сломит. А насчет конкретно — не успели побазарить.

— Конкретно давай так. Сиди здесь и карауль. Чтобы комар не пролетел. С той стороны Тельмяк прикроет, а ты, если кого пропустишь, лучше сразу от инфаркта помирай. Своего дома ей так и так не миновать. А если другой кто нарисуется — поперек ложись. Это тебе не пираты, шпана приисковая. По слухам, серьезная братва объявилась. Не то Артист их нанял, не то они его. И мы им сейчас крепко мешаем. В настоящий момент домишко у меня подпалили. Я пока сбегаю, гляну, что и как, и мигом назад. А ты сиди и карауль. Закрадку нормальную выбрал. Скорее всего, они с тылу заходить будут, тут мы их и достанем. Поинтересуемся, какие они крутые.

Василий повернулся было уходить, но Олег придержал его.

— Нечего тебе там делать. Я мимо проходил, поинтересовался. Юрки Бондаря дом горит. Он там с друганами керосинил, и вроде как бензин разлили. Сами выскочили, а баба его, царство ей небесное, в комнате запертая сидела.

— Почему запертая? — еле выдавил из себя окоченевший Василий.

— Бабы трещали, уходить она от него собралась. Муженек у покойницы — та еще гнида. Мог и со злости угробить, тут это запросто.

Василий отстранил загородившего дорогу Олега. С трудом переставляя ноги, сделал несколько шагов, обернулся, бесцветным голосом сказал:

— Если чего с девчонкой случится, убью.

Оживленно обсуждая случившееся, народ начинал расходиться от пепелища. Едкий дым, расползаясь окрест, слоями жался к земле, то и дело скрывая фигуры десятка-другого любопытных, все еще толпившихся у поваленных ворот. Тусклый огонь догоравших бревен отбрасывал на лица тревожные красноватые отблески, отчего многие из них казались еще более уродливыми, чем были на самом деле.

Бондарь, обхватив голову руками, сидел у кучи скомканного грязного тряпья и обломков какой-то рухляди, вытащенной доброхотами из сгоревшего дома.

Сквозь клубы дыма неожиданно пробился слепящий свет фар и, осветив неприглядную картину, в упор застыл на сгорбленной фигуре погорельца. Стоявшие неподалеку братья Оборотовы испуганно шарахнулись от света в сторону, но окончательно исчезать не стали, догадываясь, что неприятных расспросов им все равно не миновать.

Из одной из подъехавших машин тяжело выбрался Чикин и придержал чуть не выпавшего в стельку пьяного Домнича. С другой машины сначала выскользнул телохранитель, потом бесшумно появился Проценко. Не отходя от машины, они стали оглядываться, внимательно всматриваясь в лица придвигавшихся поближе любопытных. Последним из машины Проценко выбрался старик Шабалин и, прихрамывая, подошел к непонимающе таращившемуся на него Бондарю.

— По собственной дури или помог кто? — брезгливо морщась от дыма, спросил он, глядя на выдыхающиеся мелкие языки шнырявшего по развалинам пламени.

— Помог. Помогла то есть… — высунулся из тени Федор Оборотов.

— С кем угодно на бутылку… — закричал шагнувший вперед и чуть не упавший Домнич. — Стерва эта рыжая… Огни цирка из одноименной оперетты. Ее рук… На что угодно готов!

Удержавший его от окончательного падения Чикин благодушно пробасил:

— Для окончательного выяснения мы ей сейчас произведем задержание, составим протокольчик и… ваши не пляшут. По совокупности содеянного такое дельце засунем в прокуратуру — пальчики оближешь.

— Любка! — снова заорал Домнич. — По совокупности содеянного мы тебя сейчас выдерем, как сидорову козу. Выходи с поднятыми руками, будем составлять протокол.

Бондарь слепо зашарил рукой по куче хлама и, уцепив какую-то железяку, стал медленно выпрямляться из своего согнуто-сидячего положения.

— Считаем до трех! — продолжал орать Домнич. — Раз, два, три, четыре, пять, муженек идет искать. Ну а мы ему готовы в этом деле помогать.

— Ты чего? — удивился он, разглядев перед собой перекошенное ненавистью лицо Бондаря. — Живот заболел? В стрессовых ситуациях случается. Мужики! — повернулся он к машине. — Коньячок не завалялся? Для нашего балбеса от пожарного стресса.

Из полуоткрытого окна машины появилась рука с бутылкой.

— Сначала тебя кончу, — прохрипел Бондарь. — Потом себя. Чего мне теперь здесь? Вся жизнь дотла кончилась.

— Ладно, ладно, — отступил на шаг слегка протрезвевший Домнич. — Насчет лично тебя возражений не имеется, полная демократия. А я с какого боку?

— Она тут жить не хотела. Всех ненавидела.

— Всех — это не резон. Скорее всего, тебя имела в виду, — попытался утихомирить Бондаря старик Шабалин. Он первым ощутил нешуточную опасность этой не то истерики, не то серьезного бунта.

— И меня, — тихо согласился Бондарь. Его перемазанное копотью, грязью и слезами лицо было сейчас совсем не похоже на круглую, почти всегда довольную жизнью физиономию личной «шестерки» хозяина коопзверпромхоза. — Я ее любил, а она — ненавидела…

— Вот мы ей сейчас за это дело и припаяем, — все еще не врубился в назревающий конфликт Домнич. Покачнувшись, повернулся к ухмыляющемуся Чикину. — Сколько припаяем?

— Всё ее будет, — успокоил его Чикин и не успел остановить кинувшегося на Домнича ополоумевшего от горя Бондаря.

Оба они тяжело рухнули в грязь. Федор с Семеном кинулись их растаскивать. Чикин пьяно хохотал, отступая в сторону от подкатывающихся под ноги тел. Шабалин плюнул