Ему все еще не верилось, что они будут стрелять. Оттолкнул Любашу в сторону:

— Уходи!

— Значит, не договорились, — констатировал бандит, мгновенно стерев улыбку. Даже не верилось, мог ли он вообще улыбаться, настолько обострились и отяжелели только что казавшиеся расплывчатыми и даже добрыми черты его лица.

— Жаль. Поэтому прошу не обижаться, если вам будет сейчас больно. Давай, Юрок!

И тотчас сзади раздался негромкий хлопок выстрела, сбившего Василия с ног. Он еще было шевельнулся, пытаясь встать, но на это движение ушли последние силы. Пальцы его беспомощно заскребли землю и застыли.

Любаша дернулась кинуться к нему, хотела закричать что было сил, но второй выстрел достал и ее. Привалившись к забору, она медленно сползла на землю и так и осталась сидеть в сырой траве, неловко подвернув ногу.

Один из нападавших резко свистнул и махнул призывно рукой. Из распахнувшихся ворот бесшумно выкатился старенький «Рафик» и остановился возле лежавшего Василия. Все трое сошлись у машины.

— Страшилок каких-то про него наговорили. Всего и делов. Против лома нет приема.

— Бабу-то на хрена? — недовольно спросил сидевший на месте шофера. — Так не договаривались. Куда теперь ее?

— Ты что, свидетеля захотел? Она же нас всех срисовала.

— Разберемся. Грузите.

Грубо закинув в машину тела Василия и Любаши, двое забрались следом. Третий пошел закрывать ворота. Закрыв, посмотрел на часы и махнул рукой — езжайте, не ждите. Машина не сразу, словно нехотя, тронулась с места.

Почти в это же самое время отец Андрей с трудом тащил на спине то и дело терявшего сознание Кандея. Возвращался он тем же путем, каким уходил с Надеждой — огородами. Услышав его тяжелые медленные шаги, Олег очнулся от дремоты, одолевшей его на рассвете, и, разглядев, кинулся на помощь.

— Ты, что ль, Олег? — казалось, ничуть не удивился его появлению отец Андрей. — Помогай давай… Еле дотащил…

Они осторожно опустили застонавшего Кандея на землю.

Увидев, кого он так бережно только что поддерживал, Олег не выдержал:

— Это ведь Кандей, батюшка! То есть Григорий Кандеев. Правая рука нашего директора. Вот уж кому я бы помогать не торопился.

— Если мы ему сейчас не поможем, завтра ему уже никто не поможет.

— В каком смысле?

— Возможно даже, что убьют.

— Кто?

— Конкретно не знаю, но информировал человек вполне надежный. Кстати, а ты что тут делаешь? У тебя, кажется, другая забота была.

— Была, да сплыла. Не уследил, на мне грех. Сбежала.

— Господи, помоги ей и обереги, — перекрестился отец Андрей. — Как с ее силами и болезнью в неведомое подаваться. Арсений Павлович теперь совсем с ума сойдет, как узнает. И без того душа изранена, а теперь это…

— Одна надежда, что она сюда вернется. Караулю вот сижу.

— Сюда-то ей зачем? — не поверил отец Андрей. — На погибель? Вот этот покалеченный гражданин подробно рассказал, как они их убивать собирались — Арсения Павловича и ее. Не верил я вам поначалу, что такое возможно. Оказывается, очень даже просто. Слава богу, осечка у них получилась.

— Не хотел я ее убивать, — пытаясь приподняться, прохрипел Кандей. — И в тот раз тоже помешать хотел. Так я один, а их трое. Ружье наставили. Она уже как мертвая была, с обрыва кинулась. Жалко ее было. А теперь все меня убить хотят.

— «Все», это кто? — не понял Олег.

— Так они. И вы тоже, и батяня ее.

— Что я, убивать тебя на себе волоку? В тебе ж центнер, не меньше… — с наигранным возмущением прикрикнул на Кандея отец Андрей. — Дурак ты все-таки, раб Божий Григорий. Дурак из дураков. Одно только мне до сих пор непонятно. Как ты с тремя переломами и дыркой в голове из больницы сбежал?

— Жить хотелось, вот и сбежал. А тут эта… баба директорская. Сначала к себе уговорила приволочь, потом сюда. Второй раз он хрен промахнется.

— Кто? — спросил жадно ловивший каждое слово Кандея Олег.

— Этот… Батяня ейный… Которая спрыгнула… Бросьте меня, мужики. А там — как получится. Может, до дома доползу.

— Может, и доползешь, — согласился Олег. — Только там тебя с вечера еще дожидаются.

— Откуда? — не поверил Кандей.

— А то ты своих дружков не знаешь.

— Она их арестовать обещалась.

— Кто?

— Баба директорская. Надька.

— Вот когда она мужика своего арестует, тогда я ей поверю. Заодно и папашу своего, главного закоперщика, в каталажку прихватит. Вот тогда поверю. Выяснила у тебя все, что ты знаешь, и дала последний часок свежим воздухом подышать. Правильно батюшка говорит: — Дурак ты, Григорий. По всем статьям дурак.

— Я думаю, Олег, ты не прав, — вмешался передохнувший отец Андрей. — Помоги-ка мне лучше… Это сейчас наш главный свидетель. Разумею, сюда они не решатся.

— Пытались. Хорошо, на нас с Василием наткнулись. Гарантирую, больше не рискнут.

— Вот и ладно. Я его пока в летник устрою, а там как Бог даст.

Олег помог приподнять и поставить Кандея на единственную целую ногу, и тот, повиснув на отце Андрее, волоком дотащился на нем до летника.

Кое-как пристроив беспомощного от боли Кандея на диван, отец Андрей остановился в раздумье — то ли идти в дом и предупредить о неожиданном госте, то ли повалиться на свою кровать и часок-другой вздремнуть до окончательного начала дня, сулившего, судя по всему, новые неприятные неожиданности.

— Пи-ить… — полупростонал-полупрошептал со своего неудобного ложа Кандей.

Отец Андрей молча набрал из ведра кружку воды и, присев на стул у дивана, помог ему напиться.

— Не знаю, как звать… Этот там тебя батюшкой… Какой ты батюшка? — молодой еще. А по-другому, не знаю как. Попросить тебя хотел…

— Проси, — устало согласился отец Андрей.

— Научи молитву какую попроще. Я когда лежал там — и так, и так пытался, ничего не выходит. Одно слово вертится — помилуй, помилуй.

— Хорошее слово. Просишь помиловать, значит, прощения просишь. За все неправедное, что раньше сотворил.