Действительно, у причала покачивались лодки. Их хозяева сидели рядышком на пристани и болтали – старые рыбаки, уже не годные для тяжелого труда в море, но еще способные принести медяк-другой в семью.

Райсул взял из подставки сигнальный флаг на тонком древке и умело завертел им в воздухе. Старики на берегу прекратили беседу, затем один встал и спустился в лодку.

Мара усмехнулась. В спандийских портах тоже лодочники высматривают, кого перевезти, но там по первому знаку с борта все бросаются по лодкам и гребут азартно, едва не ломая весла в стремлении обойти соперников. А чинные джермийцы установили очередь и строго ее соблюдают…

Сойдя на берег, Мара расплатилась с учтивым седовласым гребцом и двинулась было по причалу. Но тут произошло что-то странное и страшноватое.

Словно невидимое облако окружило девушку – Мара почувствовала его ледяной укус не на коже, а на сердце. Ноги онемели, руки едва не выронили ведро с кормом. Дыхание остановилось в горле. Маре показалось, что ее обнюхивают… словно неведомый зверь подкрался, ловит запах и решает: годишься ты в добычу или нет?

И разом все исчезло. Холод отпустил девушку. Мара готова была поклясться, что в последний миг почувствовала чужое разочарование и злость: не та дичь!

Пастушка сделала несколько шагов на негнущихся ногах. Да что же это такое, а? Заболела она, что ли? Всякая чушь мерещится…

Тут странное происшествие вылетело у девушки из головы, потому что идущий навстречу сторож сказал неприязненно (видно, злился за отобранные вчера кости):

– Как тебя… Спандийская Змеюка, да? Ты с «Миранды»? Ступай за ворота. Там господин спрашивает кого-нибудь из ваших…

Мара не то что пошла – полетела! Господин? Ну, кто еще это может быть, как не эдон Ференандо!

Едва оказавшись на улице, девушка поняла, что ошиблась.

У ворот стояла коляска, запряженная ухоженной гнедой кобылкой. В коляске, держа вожжи, сидел прилично одетый молодой человек – светловолосый, худощавый. В другое время он показался бы Маре довольно симпатичным, но сейчас девушка была горько разочарована.

Впрочем, внимание в первую очередь привлекал не сам молодой человек, а его спутники: два мощных пса хорторской породы, тигрового окраса, желтоглазые, сдержанно-грозные. Один пес восседал рядом с хозяином, второй лежал в ногах и спокойно разглядывал прохожих, благо дверца коляски была распахнута.

– Ваша милость спрашивали кого-нибудь из экипажа «Миранды»? – поклонилась Мара учтиво.

– Да, милая девушка! – просиял незнакомый господин.

– Я – пастушка лескатов. Что вашей милости угодно?

Незнакомец смутился:

– Я… я хотел узнать, все ли в порядке с сеоретой диль Фьорро. Мы недавно познакомились – и я беспокоюсь, благополучно ли она вернулась на шхуну. Понимаю, что похож на квочку, которая зря кудахчет… но, знаете, как-то тревожно на душе…

Мара не сразу ответила. Снова, как только что, на пристани, у нее заледенело сердце и онемели губы. Но теперь – от отчаяния и горя.

– Джуд, глянь-ка: баба! Да одна, совсем одна! Никого с нею, побери меня Гергена!

– Где?

– Да вон, на камне сидит!

Джуд натянул вожжи, останавливая лошадь и вглядываясь туда, куда указал его приятель.

Гнедая Эрлета покорно остановилась. На ее морде было написано презрение к дурням-хозяевам, которые сами не знают, чего хотят. Так славно было перебирать копытами по твердой, промерзшей дороге – особенно теперь, когда тяжелые мешки с репой уже сгружены у задней двери таверны «Кот на крыше», а впереди – путь налегке к родимой конюшне.

Но Джуду и Харри, крестьянам-альбинцам, не было дела до чувств лошади. Они глядели с холма вперед и вниз – туда, где на придорожном валуне виднелась фигурка женщины в дорожной мужской одежде. Путница сидела неподвижно, лишь ветер трепал длинные рыжие пряди, выбившиеся из-под шапочки.

– Надо же, – хмыкнул Джуд, – одна! Это в наших-то краях!

– А может, у нее дружок в кустах хоронится? Ждет, когда остановится повозка, чтоб бабенку подвезти.

– Может, и так, – почесал в затылке Джуд. – А может, и впрямь в одиночку по дорогам шляется. На Спорных-то землях!

– Ежели так, то дура. Тут виктийцы промышляют.

– Да и наши не сваляют дурака, ежели одинокую бабу поймают. Коли в рабство продать, хорошо можно заработать. Мешок ей на голову – и никто ничего не докажет. Главное – чтоб продать подальше, чтоб не вернулась в эти края.

При словах «мешок на голову» оба альбинца невольно поглядели на дно тележки, на аккуратно сложенные мешки из-под репы. Репа осталась в сарае у старины Дорса, владельца «Кота на крыше». Дорс хотел и мешки себе оставить, но не на таковских нарвался! Мало ли для чего может пригодиться порядочному крестьянину хороший, крепкий мешок! Да вот хоть…

– Слышь, Харри, а твой дядя… ну, смотритель маяка… правду про него говорят, что он путается с контрабандистами?

Харри хотел было возмутиться, но Джуд закончил свою мысль:

– Если бы, скажем, мы захотели продать товар в чужие края – он бы свел нас с нужными людьми?

Харри проявил необычную для себя сообразительность:

– Он-то… дядя… ну, да… А думаешь, оно получится?

– А чему тут не получиться? Мешок ей на башку – и на маяк. Место спокойное.

– А не грешно этак-то делать?

– Дурак! Не повяжем ее мы – повяжут окаянные виктийцы. Вот это уж грех так грех – виктийцам такие деньжищи отдавать. Они ж нам лишними не будут! Я с Колченогим Томасом в долю войду, лавку откроем. А ты вроде жениться собирался?

– Ну да…

– И тебе на свадьбу деньги не нужны?

– Да нужны…

– Вот и прикинь: прибыльная затея!

– А ежели она в кусты – да в лес? Лови ее тогда…

– Поймаем. Но ты прав: лучше без беготни…

Джуд нагнулся, взял мешок.

– Ты знаешь, как я по лесу хожу. Птицу с ветки не спугну!

Харри закивал: всей деревне было известно, что Джуда кормило не столько поле, сколько лес.

– Ты выжди малость – и поезжай по дороге. Как с камнем поравняешься, девица на тебя глядеть будет. Может, окликнет тебя. Тут я сзади ей на голову наброшу мешок, а ты поможешь связать ей ноги.

Харри хотел спросить: «А если там разбойники?» Но Джуд уже исчез в придорожных кустах. Тихо так исчез, без хруста, только голые ветви бересклета заплясали, стряхнув на дорогу снег.