– Иными словами, мне следует исходить из того, что этот человек в самый неподходящий для следствия момент взял и умер от остановки сердца, – сказал Юра.

– В экспертном заключении будет именно такая картина, – заверил его врач. – Там, правда, не будет ни слова о том, что существуют целые семейства веществ, которые наша лаборатория просто не в состоянии опознать. Но это уже область самых высоких технологий, куда простым смертным вход заказан. Это разработки научных лабораторий с миллионными бюджетами, которых не найдешь ни в одном справочнике: оборона… секретные службы. Ну а нам остается только пополнять статистику внезапных смертей.

Юра с беспокойством заметил, что за это время в зал успели доставить еще две накрытые простынями каталки, на которых, словно бумажные надгробия, громоздились замусоленные папки с историями болезни, – и патологоанатом с ассистентом, похоже, готовятся производить следующее вскрытие. Пора было уходить.

В коридоре Екатерина Сироткина устрашающе громко разговаривала по мобильному: что-то об адвокатах, максимальном размере компенсации, моральном ущербе… Ира Катранова сидела на скамейке в той же безучастной позе.

* * *

Поговорка: «Правая рука не знает, что делает левая» – вообще-то означает полный бардак, разброд и шатание. Но в разведке и контрразведке она характеризует нормальную организацию работы, обеспечивающую так необходимые здесь секретность и конспиративность.

Шифротелеграмма из штаб-квартиры Службы внешней разведки, которая легла на стол генерала Ефимова, была короткой и невыразительной:

«Источник в „Избе“ сообщил, что получена информация о проекте развертывания ракетного полигона в Кротово Тиходонского края. Источник в „Монастыре“ доложил, что получены сведения о готовящемся прекращении российско-китайских переговоров в Гуанчжоу». Подпись начальника департамента, личная печать.

Генерал довольно усмехнулся и нажал клавишу селектора внутренней связи.

– Кормухина и Евсеева ко мне.

«Изба» – кодовое обозначение штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли, а «Монастырь» на условном языке – Белый дом. Неизвестные агенты Службы внешней разведки по крупицам собрали интересующую ФСБ информацию. Кто и как именно это сделал, для Ефимова не имело значения. Так же, как СВР безразлично, зачем инициатору запроса понадобились запрошенные сведения. Зато в этом кабинете непонятная, неконкретная и отрывистая информация сходилась в королевском пасьянсе.

Ефимова распирало радостное чувство победы. Он никогда не выигрывал в лотереях, в коробках с чайными пакетиками ему ни разу не попадался «золотой» ярлык, и даже в карты генералу обычно не везло, хотя он обладал цепкой памятью и неплохой реакцией. Зато сейчас он испытал чувство игрока, угадавшего шестизначный номер выигрышного билета. Выигрыш, правда, скромный: после «Норд-Оста» дело о найденной в «Интуристе» кассете как-то само собой отошло на второй, а то и на третий план… хотя в нелегкие времена радуются любым победам. Да и угадал-то не сам генерал, а этот молодой парень, Евсеев – толковый опер, молодец. Но и генерал в нем не ошибся – значит, тоже угадал.

В кабинет зашли вызванные, причем капитан Евсеев держался более естественно и уверенно, чем полковник Кормухин, который демонстративно выражал преданность начальству и явно хотел понравиться.

– Садитесь, – сказал Ефимов. – Кому мы подбрасывали информацию про полигон в Тиходонском крае и про прекращение переговоров с китайцами?

Евсеев вскочил.

– Катранову, товарищ генерал!

Генерал кивнул.

– Так вот, информация по каналу Катранова прошла к американцам, на самый высокий уровень, – Ефимов похлопал рукой по шифротелеграмме. – Делайте выводы, капитан. И планируйте завершение операции.

Евсеев смотрел на него, едва сдерживая счастливую улыбку.

– Так точно. Вас понял, товарищ генерал…

– Понял он, – вздохнул Кормухин. – Я прошу прощения, товарищ генерал, но если бы ему не подсказали старшие, гм… товарищи, носом не ткнули…

– То есть? – поднял брови Ефимов. – Лично я ничего не подсказывал капитану Евсееву. Он сам грамотно ведет розыск…

– У одного из фигурантов, у Мигунова, сынок лыжи навострил ни много ни мало – в Париж! – напористо продолжал Кормухин. – Я говорю, что надо его отвести от этой стажировки, а капитан наш не согласен…

– Да мы всегда так делали, это основа основ безопасности!

– Но времена-то меняются, – тихо сказал Евсеев. – А в новые времена старые методы не годятся…

– Вот вам, пожалуйста! – Полковник обличающим жестом указал на Евсеева, как будто предлагая полюбоваться таким дремучим кадром.

– А что он за парень, этот сынок?

– В подробности я не вникал, но самого факта достаточно, – буркнул Кормухин.

– Разрешите, товарищ генерал… Родион Сергеевич Мигунов: хороший парень, отличник, прекрасные характеристики, языки знает, гранты в Сорбонне получал. Перспективен для дальнейшего обучения по культурному обмену. Прямых улик против его отца не имеется. А в свете последней информации – тем более…

– Да как ты не поймешь, что это против всех правил! – почти закричал Кормухин.

– Доступ к секретной информации у него есть? – спросил Ефремов у Евсеева. На начальника отдела он не обращал внимания.

– Никак нет. Никаких режимных ограничений.

– Ну и все, пусть едет. Времена-то действительно новые!

Генерал махнул рукой на открывшего было рот Кормухина.

– Всё, всё. Дела важнее слов. Надо готовить доказательственную базу. Идите, работайте!

Выйдя от генерала, Евсеев сразу направился в лабораторию фонографических экспертиз. Старший научный сотрудник Дратько в одиночестве сидела за монитором, на котором прыгали несколько не совпадающих зигзагообразных линий.

– Здравствуйте, Людмила Геннадьевна, – подчеркнуто официально сказал капитан Евсеев.

– Здравствуй, Юра! Что-то ты совсем меня обходишь, – обиженно констатировала лингвоэксперт и поднялась навстречу, поправляя прическу и призывно запрокинув голову.

Короткая верхняя губа приоткрывала влажные зубы, придавая лицу ждущее выражение.

– Что ты, Лю… И не думал.

Он знал, что под чистым выглаженным халатом и всем остальным у Людмилы Геннадьевны смугловатая кожа, подтянутая фигура спортсменки и твердая девичья грудь. А выше левой коленки, примерно на середине бедра – короткий белый шрам: когда-то вцепился мертвой хваткой соседский мопс.

– Пойдем куда-нибудь вечером? – улыбнулась она. – Я давно в кино не была…

– Сегодня вряд ли, – представление о висящем в ее промежности мопсе сбивало боевой настрой. Зря она рассказала все так подробно.

– Может, в конце недели. А что с моей экспертизой?

Лю вздохнула.