Все случилось так быстро, что никто не успел вмешаться. Габриэлла на четвереньках поползла к Карле, надеясь на ее защиту, но София уже поняла, что Анна на этом не остановится. Та наклонилась, собираясь схватить сестру за руку.

София быстро поднялась на ноги.

– Анна, прекрати! – прикрикнула она. – Прекрати немедленно!

Анна отпустила Габриэллу и огляделась, и София увидела под полыхающим гневом в глазах Анны проступающее страдание.

– Не надо, Анна. Этим делу не поможешь.

Анна стояла, крепко сжав кулаки, и было видно, что они у нее очень чешутся хотя бы еще разок ударить сестру. А еще лучше – бить ее до тех пор, пока у самой Анны не стихнет в груди боль. Правда, эта боль никогда не прекратится. Такая боль остается с тобой навсегда.

Она шагнула к сестре.

– La puttana![34] – яростно, чуть ли не с пеной у рта выкрикнула она. – Нельзя, чтобы ей сошло это с рук. Я размажу ее тупую морду, чтобы она поняла, что натворила.

София оттолкнула Анну прочь и, как ни странно, не встретила с ее стороны особого сопротивления.

– Графиня… – сказала Анна, и лицо ее исказилось от душевной боли.

– Я все понимаю, но это сейчас бесполезно. И ты знаешь, что это так. Бей ты Габриэллу, не бей – Альдо уже не вернуть.

Анна глубоко вздохнула. София отпустила ее руку, и тогда та обратила свой гнев на Карлу:

– Это все ты, ты всегда ее баловала. Теперь полюбуйся, что из нее вышло.

– Я понимаю, – вступила в разговор София, – тебе нужно найти виноватого, Анна. Но при чем тут твоя мать? Чего ты от нас хочешь? Чтобы мы выдали Габриэллу партизанам?

– Почему бы и нет?

– И что, по-твоему, они с ней сделают? Побойся Бога, она же беременная.

– И поделом ей.

– Ну уж нет. Подумай о том, каково тебе самой потом будет. Она же носит под сердцем твоего маленького племянника или племянницу.

– Грязного ублюдка от чернорубашечника, – презрительно прошипела Анна. – Пусть лучше мать отправит ее к старой колдунье из Буонконвенто.

София слышала про старуху, которая снабжала женщин, попавших в пикантное положение, особыми травами. Никто и никогда не признавался, что пользовался ее услугами, но о существовании этой знахарки знали все.

– Ты же знаешь, что это большой грех, – прошептала Карла. – Это преступление против Бога.

Анна с презрением смотрела на съежившуюся на полу Габриэллу, которая обнимала ноги матери.

– Вставай! – приказала она тоном, не допускающим возражений.

Габриэлла вздрогнула и сжалась еще больше, а Карла погладила ее по волосам.

– Мама, немедленно прекрати. Она всегда так делает. Прикинется маленькой девочкой – и ты растаяла, а с нее все как с гуся вода. Она должна немедленно встать.

Карла перестала гладить дочь по голове и что-то прошептала ей на ухо.

– Я сказала, вставай, – повторила Анна.

– Не бей меня больше, прошу тебя, – проговорила Габриэлла ребяческим, вкрадчивым голосом, опробованным и испытанным ею раньше уже не раз.

– Per amor del cielo[35]. Не собираюсь я тебя бить. Вставай.

Габриэлла кое-как поднялась на ноги, и София, уверившись, что Анна не станет больше драться, решила оставить все как есть. Это их семейное дело. Она уже подумывала выйти из комнаты, но ситуация выглядела настолько шаткой, что она не осмелилась бросить все на самотек.

Габриэлла встала, и Анна развернула ее к себе лицом:

– А теперь повторяй за мной: «Я спала с фашистским чернорубашечником».

– Я… спала с фашистским… – тут Габриэлла споткнулась.

– Чернорубашечником.

– Чернорубашечником, – повторила Габриэлла дрожащим голосом.

– «Хотя прекрасно знала, что это принесет зло моей семье».

– Хотя прекрасно знала, что это принесет зло моей семье, – как эхо повторила за Анной Габриэлла на этот раз шепотом.

– «У меня будет от него ребенок, и это покроет мою семью позором».

Габриэлла повторила и это.

– «И я совершила донос, который привел к гибели моего брата».

Габриэлла молчала и казалась в этот момент очень беззащитной. София, страшно напуганная жестокими ухватками Анны, чувствовала, что должна либо отвернуться и не смотреть, либо попытаться прекратить это, но, словно зачарованная, продолжала стоять, наблюдая разворачивающуюся перед ней сцену. Карла не смогла достучаться до Габриэллы. Может быть, сработает этот подход? София затаила дыхание.

– Повтори! – повысила голос Анна. – Повтори!

Габриэлла сделала глубокий, судорожный вдох.

– И я совершила донос…

Она расплакалась.

– Так, дальше давай! До конца! «Я совершила донос, который привел к гибели моего брата».

Габриэлла вытерла слезы тыльной стороной ладони.

– Я… совершила донос… который привел…

Тут плечи ее затряслись, и она отчаянно завыла.

Слышать этот вой, исполненный глубокого, мучительного страдания, было невыносимо, и София крепко сжала губы, чтобы самой не расплакаться. Но глаза все равно наполнились влагой, ей захотелось обнять Габриэллу, прижать к себе, и сердце ее сжалось, когда к этому добавились еще и всхлипывания Карлы.

«…привел к гибели моего брата», – проговорила Анна.

– К гибели… моего… брата… – повторила Габриэлла, в паузах всхлипывая и хватая ртом воздух.

– Хорошо, – сказала Анна, наконец удовлетворенная.

Подолом юбки Габриэлла вытерла лицо от слез.

– Прости меня, Анна. Я очень жалею, что так получилось. Поверь мне, прошу тебя.

– Ладно. Что жалеешь, это уже хорошо.

– Я знаю, ты никогда меня не простишь, я и не жду этого от тебя, – продолжала Габриэлла; голос ее все так же дрожал, но в нем уже слышались совсем другие нотки: с сестрой говорила повзрослевшая Габриэлла.

Анна пристально посмотрела на сестру, и София гадала, что будет дальше. Карла перестала всхлипывать.

– Но я очень-очень жалею, что все так получилось. Честное слово.

Несколько секунд никто не произносил ни слова.

– Я никогда за это себя не прощу, – шепотом продолжала Габриэлла.

Лицо Анны ничего не выражало; в тишине слышно было, как упала на пол булавка.

– Я уеду куда-нибудь далеко. Не хочу всех вас позорить. Я понимаю, что теперь уже ничего не исправить.