Возможно, именно этим объясняется рост заболеваемости раком у детей, прекратившийся в середине 1980-х годов. «Повышение эффективности систем диагностирования и регистрации случаев рака может объяснять прирост статистических показателей по этому заболеванию, – отмечают представители некоммерческой организации Cancer Research UK. – Лечение проводится централизованно, и стало легче отслеживать и регистрировать новые случаи».

Из-за вариаций между полами, населением и странами не представляется возможным составить общую картину по заболеваемости раком у взрослых. Более того, рак сложно назвать одной болезнью из-за многообразия его форм. Но в целом ситуация ясна.

В развитых странах смертность от большинства форм рака (с поправкой на фактор возраста) устойчиво снижается на протяжении многих лет. (Важным исключением является рак, вызванный курением, среди тех групп населения, в которых по-прежнему много курят.) Что касается числа заболеваний, оно росло в 1970-х годах и еще более стремительно в 1980-х, а на протяжении последних 10 или 15 лет этот показатель остается стабильным. Кстати, период наиболее динамичного роста этого показателя – 1980-е годы – совпал с периодом введения основных программ массового обследования населения. Ученые едины во мнении, что резкий прирост числа заболеваний на протяжении последних трех десятилетий объясняется внедрением более эффективных программ диагностики и методик сбора статистических данных.

Как бы то ни было, но рост остановился. В США данные за последние несколько лет как по смертности, так и по числу заболеваний внушают оптимизм. Резюмируя все тенденции, Брюс Амес отметил: «Если не принимать в расчет рак, вызванный курением, а также то, что мы стали жить дольше, роста числа заболеваний не наблюдается».

Сторонники теории, что «химические вещества убивают нас», ответили очень просто: мы не знаем всего. «Пугающая правда, что никто из нас на самом деле не знает, какое влияние химические вещества оказывают на людей», – говорилось в отчете Greenpeace. «Все мы участники неконтролируемого глобального эксперимента, который необходимо прекратить», – вторил ему Всемирный фонд дикой природы.

За последние 50 лет было проведено огромное число научных исследований химических веществ. К сожалению, многие синтетические химические вещества еще не подвергались тщательному анализу, и мы действительно еще многого не знаем. Например, это касается противоречивой теории об эндокринных деструкторах. Ее суть в том, что определенные синтетические химические вещества, такие как бисфенол А, способны нарушить функции эндокринной системы, снизить численность сперматозоидов в семенной жидкости, спровоцировать рак и другие негативные последствия. Эта теория впервые получила широкое распространение в середине 1990-х годов, и десятки ученых на протяжении почти десяти лет занимались ее изучением, но поставить точку в этом вопросе так и не смогли. Органы государственного регулирования и контроля в Европе, США и Японии проанализировали все имеющиеся доказательства и пришли к выводу, что оснований для введения запрета на это вещество нет. Тем не менее исследования по этой проблеме продолжаются. Все происходит медленно, но такова наука.

Отлично, сказали многие. Однако, пока мы не получим больше информации, самое разумное – это следовать здравому смыслу и ограничить или запретить использование подозрительного вещества. Лучше перестраховаться, чем потом раскаиваться.

Подобный подход лежит в основе многих законов и нормативных актов и носит название «принцип предосторожности». Формулировать его можно по-разному, но, пожалуй, один из лучших вариантов – это Принцип 15 Декларации по окружающей среде и развитию, принятой на конференции ООН в Рио-де-Жанейро: «В тех случаях, когда существует угроза серьезного или необратимого ущерба, отсутствие полной научной уверенности не используется в качестве причины для отсрочки принятия экономически эффективных мер по предупреждению ухудшения состояния окружающей среды»[40]. Как и многие другие международные документы, эта декларация изобилует неоднозначными терминами. Что считать «серьезным ущербом»? Какие меры «экономически эффективны»? Очевидно, что нам не нужна «полная научная уверенность», но какое число доказательств мы должны собрать, чтобы начать действовать? И это только одна из более чем двадцати формулировок принципа предосторожности, которые применяются в законотворческой деятельности. Некоторые из них могут даже противоречить друг другу. Вследствие этого в академической литературе возникло и продолжает расти непонимание, что именно следует считать «предосторожностью» и как реализовать ее на практике. Политики и общественные активисты говорят о принципе предос­торожности так, словно это всего лишь означает придерживаться здравого смысла. К сожалению, все совсем не так просто.

Профессор права Касс Санстейн в своей книге Laws of Fear («Законы страха») утверждает, что принцип предосторожности – это скорее оптимистичное мнение, чем реальное руководство по регулированию рисков. Риски повсюду, отмечает он, и часто мы сталкиваемся с ними, и когда что-то делаем, и когда чего-то не делаем, – и в этих ситуациях принцип предосторожности бесполезен.

Возьмем, к примеру, хлор. В результате хлорирования воды образуются побочные химические вещества, которые в больших количествах, как было доказано, вызывают рак у подопытных животных и могут увеличивать риск заболевания раком у людей, потребляющих эту воду. Есть эпидемиологические доказательства, что этот риск не просто гипотетический. Следуя принципу предосторожности, следовало бы перестать хлорировать питьевую воду. Но к чему это может привести? «Если перестать хлорировать воду, как это сделали в Южной Америке, мы получим вспышку эпидемии холеры из двух тысяч случаев», – отвечает Дэниел Кревски. И холера – не единственная угроза. Многие опасные болезни, включая брюшной тиф, распространялись через воду и были почти полностью искоренены в развитых странах после того, как в начале ХХ века ее стали хлорировать. Так что, следуя все тому же принципу предосторожности, люди должны хлорировать воду. «Риски есть в любой ситуации, и принцип предосторожности запрещает и действовать, и бездействовать, и принимать серединные меры», – отмечает Санстейн. Это «парализует, так как запрещается делать то, чего требует принцип».

Должны ли мы запретить или ограничить использование синтетических химических веществ до тех пор, пока полностью не поймем механизмы их воздействия? Эта идея привлекательна, но не так проста, как кажется. Если запретить применение пестицидов, нас ждет падение урожайности. Фрукты и овощи подорожают, и люди будут покупать их реже и меньше. При этом онкологи считают, что риск развития рака можно снизить, потребляя в достаточной мере фрукты и овощи, чего, к сожалению, многие люди не делают даже сейчас. Таким образом, запрет на применение пестицидов потенциально способен привести к росту числа раковых заболеваний.

Кроме того, не стоит забывать, что о воздействии природных химических элементов на организм человека ученым пока известно не больше, чем о воздействии синтетических химических веществ. А поскольку нет оснований полагать, что «природный» означает «безопасный», а «синтетический» – «опасный», – что бы ни говорил нам Внутренний голос, – о влиянии природных химических элементов на организм человека следовало бы беспокоиться даже больше. «В продуктах питания содержится более тысячи различных природных химических элементов», – говорится в отчете Национальной академии наук США. Любой, кто наслаждается вкусным блюдом из полностью натуральных, органически выращенных продуктов, поглощает тысячи химических элементов, влияние которых на человеческий организм еще полностью не изучено, как и механизмы их взаимодействия с другими химическими веществами. К тому же, как вы помните, из тех природных химических элементов, которые все-таки были изучены в лабораторных условиях, примерно половина вызывала развитие рака у подопытных животных. При введении строгого запрета на применение химических веществ, пока не будет доказана их безопасность, нам было бы просто нечего есть.