Синтетические химические вещества в организме человека присутствуют именно в таких крайне незначительных количествах. Это лишь следы, неслышный шепот, как радиоактивный уран, который мы с вами поглощаем всю жизнь в блаженном неведении. Действительно, многие эти химические вещества могут вызывать рак и другие не менее ужасные последствия. Однако научные эксперименты, в ходе которых это выяснилось, не имели никакого отношения к изучению такого рода следов.

Первый шаг в изучении канцерогенного эффекта был таким: лабораторных мышей и крыс накачивали таким количеством изучаемого вещества, что те погибали. Из этого ученые делали вывод, что именно такое количество вещества превышает так называемую «максимально переносимую дозу». Дозу немного уменьшали и вновь вводили подопытным животным. Если те выживали, показатель максимально переносимой дозы фиксировали. На следующем этапе 50 мышам вводили максимально переносимую дозу, еще 50 мышам – одну десятую или половину максимально переносимой дозы и третьей группе из еще 50 мышей не вводили ничего. Манипуляцию повторяли ежедневно на протяжении всей естественной жизни подопытных животных – обычно около двух лет. После смерти животных ученые проводили вскрытие и изучали раковые опухоли или другие негативные последствия. Одновременно с этим проектом процедура повторялась по крайней мере на еще одном виде животных, обычно на крысах.

В ходе этих экспериментов всегда выявлялось множество случаев рака. Опухоли развивались примерно у трети всех грызунов, даже если им не вводили никаких химических веществ. Таким образом, чтобы химическое вещество было признано канцерогеном, у животных, которым его ввели, уровень заболеваемости раком должен был быть гораздо выше. Часто так и происходило. «Половина всех изучаемых веществ в большой дозировке является канцерогенной», – признает Луис Свирски Голд. При этом сомнительно, что полученные результаты можно экстраполировать на следы заражающих веществ в организме человека, так как содержание этих веществ в том и другом случае несопоставимо. «Следы пестицидов, которые находят в организме человека, в сотни тысяч раз, а иногда и в миллион раз меньше тех доз, которые ученые дают подопытным грызунам», – отмечает Свирски Голд. Кроме того, возникает вопрос, реагирует ли организм крысы или мыши на введенное вещество точно так же, как организм человека. Например, согласно результатам лабораторных тестов, газолин провоцирует развитие рака у самцов крыс. Когда ученые попытались выяснить, как именно это происходит, они обнаружили, что механизм заключается в связывании вещества, входящего в состав газолина, с белком, присутствующим в почках мужских особей. У человека этого белка нет. К сожалению, для большинства химических веществ, считающихся канцерогенами, не проводилось исследований, которые показали бы конкретный механизм формирования раковой опухоли у лабораторных животных. Так что имеется весьма длинный список веществ, вызывающих рак у крыс и мышей, но при этом доподлинно неизвестно, какие из них способны спровоцировать рак у человека.

Второй инструмент, который используют ученые, чтобы определить, является то или иное химическое вещество канцерогенным, – это наблюдение за большими группами населения. Их цель – выяснить, будет ли уровень заболеваемости выше у тех людей, которые подвергались воздействию определенного химического вещества. Этим занимается эпидемиология, и за последние полтора столетия эта наука внесла огромный вклад в улучшение здоровья населения. К сожалению, когда специалисты-эпидемиологи выявляют взаимосвязь между двумя факторами, она не всегда носит причинно-следственный характер. Например, у преступников часто бывают татуировки, но это не означает, что они совершают преступления из-за татуировок. Так что, когда специалисты-эпидемиологи обнаружили, что работники судостроительных заводов, имеющие дело с асбестом, чаще заболевают раком, вывод, что асбест провоцирует рак, напрашивался сам собой, но доказательств не было. Они появились позже. «Эпидемиология – очень сложная наука, – признается Брюс Амес. – Объект ее изучения – люди, и приходится принимать во внимание миллион искажающих факторов. Одно исследование говорит одно, другое – совершенно противоположное». Рост числа исследований, подтверждающих взаимосвязь между факторами, и ничего больше, вводит в заблуждение. «Из этого легко можно сделать сенсацию. В нашей местной газете они появляются раз в две недели. Журналисты любят страшилки. Но я в них не верю». Амес приводит в пример историю, произошедшую в округе Контра-Коста в Калифорнии. «В округе много нефтеочистительных заводов и высокая статистика заболеваемости раком легких. Значит, нефтеочистительные заводы вызывают рак легких – это же очевидно! Но кто в основном живет вокруг таких предприятий? Бедные. А кто больше всего курит? Бедные. Если сделать поправку на курение, никакого дополнительного риска в округе нет».

У органов государственного регулирования и контроля принята система классификации канцерогенных веществ. Конкретные формулировки могут варьироваться, но обычно вещество относят к категории «потенциальных», «вероятных» или «подтвержденных» канцерогенов на основании собранных доказательств. Сегодня ученые практически не проводят испытания на животных. Они по-прежнему считаются состоятельными, но важны далеко не настолько, как думают простые обыватели.

Помимо подсознательного неприятия загрязняющих веществ, отношение общества к синтетическим химическим веществам формируют современные социокультурные тенденции. Маркетологи охотно называют свои продукты натуральными, так как понимают, что в общественном сознании это синоним безопасности. «У людей сложилось впечатление, что натуральное не может быть вредным, и это несколько наивно, – отмечает Брюс Амес. – На днях в Беркли я обратил внимание на древесный уголь в брикетах, который продавался с надписью: “Без искусственных добавок, только натуральные компоненты”. А ведь это канцероген в чистом виде!»

В опросе, проведенном Дэниелем Кревски в 2004 году, респонденты назвали «лекарственные средства природного происхождения» самыми безопасными из предложенных 30 наименований – гораздо более безопасными, чем рецептурные лекарственные препараты, рентгеновское излучение и водопроводная вода. Пестициды оценили как более опасные по сравнению с уличной преступностью и атомными электростанциями. Нетрудно догадаться, какими доводами руководствовались опрошенные и какое влияние на их суждения оказали инстинкты. Природа – это здорово, а значит, «средства природного происхождения» не могут быть опасными. Тогда как «пестициды», напротив, «искусственно произведенные» и «химические». Парадокс в том, что лишь немногие из «лекарственных средств природного происхождения», которые охотно принимают миллионы людей, проходят тщательные исследования, доказывающие их эффективность. При этом требования безопасности, которым они должны соответствовать, как правило, не слишком строги, в отличие от аналогичных регламентов, регулирующих производство рецептурных препаратов и пестицидов.

Многие компании и даже целые отрасли, если говорить о производстве экологически чистых продуктов питания, активно поддерживают идею об опасности химических веществ. «То, что вы не знаете о хлоре, способно вам навредить», – предупреждает на своем сайте компания, продающая фильтры для очистки воды. Политикам также играет на руку при каждом удобном случае поднимать вопрос о рисках, которые несет химическое загрязнение. «Мышьяк – это яд, – заявляет конгрессмен Генри Ваксман. – И, кажется, мы все едины во мнении, что мы не хотим, чтобы в нашей питьевой воде был яд». Так уж вышло, что мышьяк часто встречается в окружающей среде, и незначительное его количество обнаруживается в питьевой воде. Однако весной 2001 года – после того как администрация Буша приостановила действующие меры контроля за допустимым уровнем мышьяка в воде и потребовала провести дополнительные исследования – Ваксман вдруг счел этот факт неприемлемым. И хотя вопрос был в том, какое количество мышьяка в воде считать безопасным, а не сам факт его наличия, тем не менее конгрессмен и его соратники по Демократической партии решили воспользоваться очевидным преимуществом, представив дело так, словно «Буш хочет добавить в воду яд».