с женой и дочкой. Поселились на Брайтоне в бунгало. Их здесь в начале века строили в сумасшедшем количестве для европейцев, приезжавших сюда покупаться в океане.

— Я всегда думал, что это усадьба, — заметил Санька.

— Нет, здесь это деревянный домик на одну семью с клочком земли перед ним. Пройдись как-нибудь по боковым улицам, дома с покатыми крышами выходят узким фасадом на дорогу, а между ними узкий проход. Ну, как сельди в бочке. А внутри всё пристойно.

— Нам здесь нравится. Почти круглогодичный курорт. Прекрасный пляж в двадцати минутах ходьбы. Для дочери раздолье, — поддержала мужа Лена.

Вскоре подошли остальные, и метрдотель принял заказ. Все с интересом посматривали на Саньку и Вику, и их красивую дочь-непоседу. Напротив Саньки сел мужчина лет пятидесяти в очках с небольшой окладистой бородой. Поставив локти на край стола и сцепив пальцы рук, он время от времени бросал на него изучающий взгляд. Семён Зельцер, так он представился, жил в Нью-Йорке уже почти двадцать лет, и Санька готов был выслушать и с благодарностью принять полезные советы многоопытного старожила.

— Много лет назад я был беспечным столичным юношей из профессорской семьи, «золотой молодёжью», для которой по праву рождения был предначертан путь в науку, литературу, искусство, юриспруденцию. Совершенно не представляя себе своё будущее и предназначение, я поступил в университет на философский факультет. Закончил его и не найдя себе применение, сблизился с диссидентами. Под репрессии не попал, но, почувствовав за спиной дыхание ищеек, я поднял свою молодую семью, жену и двоих малолетних детей, и переселился в Америку. Только здесь моё философское образование оказалось, наконец, востребованным. Я стал изучать еврейскую демографию и пришёл к весьма своеобразным выводам. Я, безусловно, желаю вам успеха в этой прекрасной стране. Поэтому я и нахожусь сегодня в этом ресторане. Я хочу, чтобы вы оставили все иллюзии и глянули правде в глаза.

— Наш друг — сотрудник института социальных исследований, доктор социологии, — пояснил Дима. — Семён, мне кажется, твои майсы сейчас неуместны.

Семён посмотрел на Диму, потом перевёл взгляд на Саньку, на его привлекательную жену и улыбнулся.

— Наоборот, дорогой, знание даёт нам возможность трезво смотреть на вещи и принимать правильные решения. Оно залог успеха и правильной самоидентификации.

— Дима, прошу тебя. Мне интересно послушать мнение Семёна, — возразил Санька. — В Советском Союзе выходил неплохой молодёжный журнал «Знание-сила», который я не без удовольствия читал. Но в той стране, к сожалению, эта формула не работала. Мне так и не удалось применить там свои знания в жизни.

— С этим у вас никаких проблем здесь не будет. В Штатах есть прекрасные университеты. Далеко ходить не нужно. В Нью-Йорке Колумбийский университет, в Нью Джерси — Принстон, Гарвард в Бостоне. Имя им легион. Но тут хорошо знают Московский университет и высоко ценят еврейские мозги. Впрочем, я хотел бы сказать не об этом.

Он подвинул себе стакан, взял стеклянный кувшин с водой, в которой плавали лимонные дольки, налил и выпил большими глотками. Стол начал наполняться закусками и салатами, но Санька и Вика напряжённо слушали сидевшего напротив доктора, наивно полагая, что он сообщит им нечто, что поможет им, неискушённым эмигрантам, добиться успеха.

— Милые мои, сюда вы приехали, в том числе, и для того, чтобы освободиться от тамошних еврейских проблем. Соединённые Штаты для евреев всегда были страной свободы и спасенья, местом воплощения надежд и материальных и духовных грёз. Так было вначале, пока они не стали забывать, что они евреи. Они, полюбившие эту страну, идентифицировали себя, прежде всего, как американцы и это стало их трагедией. Синагоги пустеют, более шестидесяти процентов браков заключаются с гоями, происходит мощная ассимиляция. К середине века количество евреев достигло пяти миллионов, и с тех пор рост прекратился и начался спад. Рождаемость упала до полутора, а с учётом уменьшения количества еврейских браков есть серьёзные сомнения, что бабушки и дедушки когда-нибудь получат удовольствие видеть и баловать своих еврейских внуков. Итак, что же получается? США, которые раньше виделись, как решение проблемы, сами становятся проблемой.

— Так это же происходит везде, во всех странах мира, — попытался возразить Санька.

— Кроме Израиля. Кстати, население там быстро растёт и скоро достигнет четырёх миллионов. Но разница в доходах пока огромная, что правда, то правда. Я полагаю, она будет быстро сокращаться со временем. У образованных и умелых репатриантов из Советского Союза очень высокая мотивация, они поднимут страну.

Слова Семёна всколыхнули глубоко спрятанные в душе и памяти Санки сомнения. Ведь об этом говорили Витя, Леонид Семёнович и многие другие, даже те, кто всё же эмигрировал в Америку.

— Значит, мы совершили ошибку?

— Нет, Вика, если вы сохраните себя, как евреев. Думаю, лет десять-пятнадцать будут для вас счастливыми. А потом всё зависит от прекрасной дочурки и вашего самосознания. Преступный коммунистический режим почти достиг цели уничтожить еврейский народ. Но кровь наша и гены неистребимы. И наша надежда.

Официант деловито поставил на стол большие блюда с рисом, мелкой картошкой с укропом, бефстроганов и жареной рыбой. Вкусная еда не оставила никого равнодушным. Дима разлил по рюмочкам водки и поднялся со стула.

— Друзья, не будем о грустном. Нашего полку прибыло. И это вызывает у меня радостные чувства. Да и у вас, я думаю, тоже. Выпьем же за то, чтобы у них в этой благословенной стране всё получилось. Ле-хайим.

На эстраде в конце зала появились трое молодых парней. Они подняли инструменты, прошлись пальцами по клавишам и струнам, и вскоре до слуха Саньки донеслась знакомая с детства мелодия. Еврейские песни сменялись одесскими, пока через минут десять на сцену не протиснулся элегантно одетый мужчина небольшого роста. Он взял микрофон и с приятной хрипотцой запел песню «В шумном балагане», бывшую тогда очень популярной в эмигрантских кругах. В ресторане, к этому времени уже заполнившемуся людьми, раздались аплодисменты.

— Санька, не узнал певца? — спросил Дима.

— Голос мне знаком, уверен, что слышал его.

— Вилли Токарев, почётный еврей Брайтона, на самом деле из кубанских казаков. Вспомнил? Поэт, музыкант, один из столпов русского шансона. Работал у Анатолия Кролла, в симфо-джаз-ансамбле Жана Татляна, в ансамбле «Дружба» Александра Броневицкого с Эдитой Пьехой. Потом в оркестре Давида Голощёкина. В семидесятых эмигрировал в Америку. Кстати, живёт тут недалеко, говорят даже, напротив. Почти твой сосед.

— Хорошие песни, честные, похожи на блатные, — заметила Вика.

— В шансоне много всяких жанров. Городской романс, эмигрантские песни и блатные тоже, — подтвердил Дима. — Но мы отклонились от темы. Санька сейчас подрабатывает грузчиком. Это нормально для начала. Но нужно двигаться дальше. Он