– Феллини?[46]– засмеялась Этери. – Остроумно, но кличка неправильная. Нет буквы «с». Он не должен откликаться.

– Я как-то даже не задумывался, – обескураженно признался Айвен, – откликается Феллини на свою кличку или нет. Он до ужаса самостоятельный и независимый. Но у нас многие дают котам клички без буквы «с». Я не знал, что есть такое правило. А как же французы подзывают кошку «minou-minou»?

– А может, кошки на французский зов не идут, откуда нам знать? – предположила Этери, и оба рассмеялись.

– Это же не Ренуар? – Айвен с удивлением указал на небольшое полотно с изображением типично ренуаровской пухлощекой девушки в соломенной шляпке, играющей с йоркширским терьером среди бокалов на столе.

– Это Ренуар, – усмехнулась Этери, – но это не картина. Японская цветная фотография. Сверху для полноты иллюзии размазан кистью прозрачный клей.

– Навострились, черти, – покачал головой Айвен и осторожно поскреб ногтем лак, после чего перешел к следующей картине. – А вот это мне нравится. Какая дивная фантазия! – Он указал на картину, написанную Катей Лобановой. – Можно посмотреть поближе?

Получив в ответ кивок, он снял небольшую картину в незамысловатой рамке со стены и поднес к лампе.

– Нравится? Возьми себе, – предложила Этери.

Айвен смутился чуть ли не до слез.

– Я знал, что в Грузии есть обычай дарить гостю все, что похвалит, но не до такой же степени!

– Бери-бери! – успокоила его Этери. – Это творчество моей подруги. Она эту свечку много раз малевала и еще напишет, если я попрошу.

На небольшом полотне была изображена горящая, мягко светящаяся изнутри свеча величиной с дом на фоне ночного неба. В середину свечи был вписан громадный глаз.

– Мне все-таки ужасно неловко.

– Бери смело, не смущайся. От души дарю. Вот теперь я поняла, кого ты мне напоминаешь. Все голову ломала, а как увидела с картиной в руках, сразу вспомнила.

– Да? И кого же? – заинтересовался он.

– Питера О’Тула в фильме «Как украсть миллион».

Айвен скорчил одну из своих уморительных гримас, сделал вид, что глубоко задумался, потом потряс головой и процедил надменно-светским тоном:

– Э-э-э… вряд ли нашей светлости понравится такой комплимент. Питер О’Тул, конечно, красавец, чего обо мне не скажешь, но, с другой-то стороны, я без пяти минут герцог, а Питер О’Тул – ирландская деревенщина, dropping his aitches[47], да к тому же еще и пьяница. Как может человек жить without a pancreas[48], я тебя спрашиваю?

– Но живет же! – ответила Этери, утирая выступившие от смеха слезы, и взяла у него картину. – Я в пакет положу, хорошо?

Она вернулась в кухню, извлекла из шкафчика целую кипу аккуратно сложенных руками миссис Прайс полиэтиленовых пакетов и выбрала пару. Положила картину в тонкий пакет, затянула поплотнее и опустила в другой пакет, побольше.

– Я завтра приду на торги, – пообещал Айвен.

– Что тебе там делать? – удивилась Этери. – Я еще понимаю сегодня: у кого-то могли быть вопросы по экспертизе. А завтра?

– Хочу посмотреть, купишь ли ты картину Ге.

– Куплю, – засмеялась Этери, – стопудово, как у нас говорят. Но я буду рада тебя видеть.

– Я пойду, уже шесть часов. Ты, наверно, устала. Спасибо тебе за все.

– И тебе спасибо.

– А мне-то за что? – удивился Айвен.

– За прекрасную компанию. За то, что здорово поднял мне настроение.

Когда он ушел, Этери позвонила детям. В Москве было уже девять вечера, им спать пора. А потом ей перезвонила Вера Нелюбина.

– Альтшулер дал добро. Покупай Ге. Он загорелся, так что кредит неограничен.

– Куплю непременно, – подтвердила Этери. – Как у тебя дела? Как ты себя чувствуешь?

– Как ты там говоришь про холеру? Протекает нормально. Да, остальное все в силе, все, как договаривались. Фонвизин, Чехонин, Целков, Григорьев.

– Слушаюсь, ваш-бродь! – молодцевато гаркнула Этери. – Значит, Григорьева тоже?

– Да. Деньги переведем немедленно, как только отзвонишься.

– Я буду в онлайне, – сказала Этери. – Можешь следить за мной по компу.

– Посмотрим, но в принципе это не обязательно. Я слышу, ты там повеселела. Это хорошо.

Этери хотела сказать, что познакомилась с экспертом Ленноксом-Дэйрбриджем, без пяти минут герцогом, уже даже рот открыла, но вдруг передумала. Пусть без пяти минут герцог останется ее маленьким секретом. Хотя бы на время.

На следующий день Айвен заехал за ней с утра. Раздался звонок в дверь, и когда удивленная Этери открыла, он стоял на пороге.

– Прости, надо было телефон спросить, а я забыл, – посетовал Айвен.

– Запиши сейчас. Честно говоря, я не ожидала, – призналась Этери. – Хочешь позавтракать?

– Спасибо, я поел, и нам уже пора. Ты, я вижу, готова.

В этот день на ней был другой, но тоже суперэлегантный наряд: черные кашемировые брюки и светлый пиджачок так называемого «цвета горлицы»: сам маленький, но с преувеличенно-огромными отворотами, отчего фигура казалась совсем невесомой. Эфирной.

– А может, ты еще не завтракала? – спохватился Айвен.

– Нет, я позавтракала. Сейчас только сумку возьму и пойдем. Дай мне свой телефон, – потребовала Этери.

Айвен послушно протянул ей сотовый.

– Я не люблю под диктовку, – пояснила Этери. – Обязательно триста раз собьешься, пока запишешь. – Она набрала номер, и у нее в сумке запел мобильный. – Вот, теперь у тебя есть мой номер, – она отключила звонок, – а у меня твой. – И Этери ввела номер в память телефона. Айвен сделал то же самое. – Поехали. Домашний я тебе потом запишу.

И они поехали.

На Сент-Джеймс-сквер Этери предъявила бейджик, служивший пропуском, ей выдали табличку на палочке.

В фойе к ней подкатил человек-галерея Tretyakov.

– Послушайте, давайте договоримся. Не мешайте мне работать, – начал он. – У меня солидный заказчик…

– У меня тоже, – перебила его Этери. – Если вы еще хоть раз заикнетесь, что это не подлинник, я пожалуюсь распорядителям, и вас вышвырнут отсюда.

– Не хотите, чтобы картина досталась Третьяковке?