ему было скучно; ежедневные занятия не приносили никакой отрады – в основном он занимался тем, что отвечал на бесчисленные письма членов Ордена Звезды. И пока теософы ревностно соперничали друг с другом, чтобы стать к нему как можно ближе, остальная Англия презирала молодого человека за цвет его кожи. Когда братья попытались внести свой вклад в борьбу с врагом, немного поработав в военном госпитале, многие раненые солдаты не хотели, чтобы за ними ухаживали индусы.

Хотя Анни мечтала дать приемным сыновьям образование в Оксфорде, в действительности их, запятнанных причастностью к скандалу, не желал брать ни один колледж. Баллиол-колледж отверг Кришнамурти на основании, что не хочет иметь ничего общего со «смуглоликим мессией» (45). Нитья поступил в Кембридж, но вот Кришнамурти проваливал один вступительный экзамен за другим, порой оставляя после себя девственно чистый лист бумаги. «Кто может научить чему-либо Христа?» – вопрошал брат П. Г. Вудхауса Армин, тоже теософ, ставший мальчику наставником. А Кришнамурти, имевший привычку постоянно извиняться, вслух выказывал свое удивление: «Почему выбрали именно меня?» (46) Стараясь оградить мать от собственного недовольства, он, терзаясь угрызениями совести, писал письма Ледбитеру, выражая в них свои сомнения и в ответ получая упреки в эгоизме. Отрезанные от родной семьи и не располагавшие собственными средствами, Кришна с братом понимали, что стоит им покинуть Теософическое общество, как им попросту некуда будет пойти, а впереди их будет ждать жизнь, лишенная всяких перспектив.

От собственной неблагодарности Кришну переполняло чувство вины. Несколько раз будущий «проводник» бога заговаривал с младшим братом о самоубийстве. В лице леди Эмили, жены сэра Эдварда Лаченса, Кришна нашел еще одну «суррогатную» мать, ставшую для него преданным доверенным лицом. Дабы дать выход своей тревоге возведенного в ранг бога подростка, он принялся строчить ей письма со своими исповедями. «Я lusus naturae, недоразумение природы, иными словами, урод, – писал он. – А уроды нравятся природе, только когда страдают». Вместе с тем время от времени Кришнамурти по-прежнему испытывал «духовные моменты», а в своих астральных формах к нему все так же являлись махатмы. Когда Кут Хуми заявил, что ему надо обогатить словарный запас, они с Нитьей стали каждый день запоминать по несколько строк из Шекспира.

Что ты за божество (47), когда страдаешь

Сильнее, чем поклонники твои?

В этих строках поэт на удивление ясно обратился к божеству военного времени, содрогающемуся в шерстяном пальто под промозглым английским дождем.

* * *

«Меня совсем не мучила морская болезнь» (48), – вспоминал Мохандас Карамчанд Ганди свое плавание из Бомбея в Англию, куда он отправился изучать право в 1888 году. Во всем остальном путешествие было весьма жалким; Мохандас почти не говорил по-английски, «никогда раньше не пользовался вилкой и ножом», слишком стеснялся спрашивать, какие блюда содержат мясо, и поэтому в своей застенчивости всю дорогу не выходил из каюты внизу. По прибытии в Лондон в поисках вегетарианской пищи он сошелся с группой теософов, пригласивших его в Ложу Блаватской, где его представили блистательной мадам и миссис Безант. Прочитав работу последней «Почему я стала теософом» и не раз посещая ее лекции, гуджаратский студент подал заявку на вступление в общество. В своей автобиографии Ганди позже признавался, что желание глубже изучать индуизм вспыхнуло в его душе по прочтении книги Блаватской «Ключ к теософии». Стыдясь, по его собственному выражению, «скудных познаний в собственной религии» и незнания санскрита, Ганди вспоминал, что прочесть «Бхагавадгиту» в переводе Эдвина Арнольда его сподвигла пара друзей из числа теософов. Эта Гита, появившаяся на свет накануне последней, апокалиптической битвы, провозвестившей начало нынешнего, темного века, на всю жизнь стала для него священным писанием и вдохновляющим началом, которое он положил в основу своей жертвенности.

В качестве ориентира, желая понять, что влечет за собой такое понятие, как индуизм, этот молодой студент факультета права также обратился к работе Макса Мюллера «Индия – чему она может нас научить?» и его циклу «Священные книги Востока». Позже, уже в роли правоведа и политического активиста в Южной Африке, Ганди цитировал выдвинутую им арийскую теорию, призывая колониальные власти признать, что британцы и индийцы являются носителями одного и того же расового генофонда. Выступая в 1905 году с лекцией на религиозные темы в одной из масонских лож, он опирался на работу индийского сторонника движения за национальное освобождение Б. Г. Тилака «Арктический дом Вед», в которой автор утверждал, что Веды написали потомки народа, за десять тысяч лет до нашей эры жившего в пределах Северного полярного круга (49). Будучи отпрысками одного и того же святого, поделенного на части Мужчины, британцы и индийцы были братьями. Однако в «Бхагавадгите», опять же, упоминается братоубийство среди сотни родившихся в одночасье братьев (50). Поэтому говорить она могла разве что о росте напряженности не только между британцами и индийцами, но и между индусами и мусульманами, считавшими себя родственниками, друзьями и соседями, вставшими на рискованный путь к войне.

Нередко можно услышать, что первым Ганди назвала Махатмой именно Анни Безант. В 1915 она устроила в своем адьярском саду прием в честь этой Великой Души и в какой-то момент наградила его данным эпитетом, который впоследствии ему было суждено возненавидеть. В следующем году Безант основала свою Лигу самоуправления и, дабы добиться заявленной ею цели, составила проект первого законодательного документа, получившего название Акта о содружестве Индии. По мере приобретения Ганди известности они с Безант стали все больше расходиться во взглядах на то, как именно добиваться независимости. И в 1916 году, во время пламенной политической речи в Бенаресе, принесшей ему настоящую славу, Ганди вступил с ней в острую полемику. Если Безант настаивала, что самоуправления можно добиться только путем конституционных правовых реформ, Ганди в формулировках своих экспериментальных тезисов призывал к отказу от сотрудничества в знак протеста и гражданскому неповиновению. Опираясь на индуизм, частично узнав о нем из теософии, Ганди стремился мобилизовать массы, в то время как Безант, в первую очередь преследуя интересы индуистских и британских элит, боялась, что народ не поймет провозглашенные им принципы пассивного сопротивления, также известные как сатьяграха, что приведет к беспорядкам и насилию. В представлении Ганди то, как теософия надергала из мировых религий различные элементы, представляло собой нарушение свадеши (51), то есть самодостаточности, того самого принципа, который он задействовал для бойкота британских товаров. «Я должен ограничиться религией предков», – заявил Махатма, вскоре после вступления покончив со своим членством в Теософическом обществе.

Ганди, как и другим индийским борцам за национальное освобождение, было трудно сотрудничать с Безант, которая по ночам отправлялась в Шамбалу за дежурными приказами от Риши Агастьи, а то и от самого Повелителя мира.