Аянском тракте). Грустно, безысходно грустно стало нам за несчастных переселенцев, и воображение наше рисовало иные подробности, не менее безутешные, не менее обидные.

Едет (думалось нам) чиновник по казенному наряду осматривать и назначать места, удобные для станций. Едет этот чиновник и думает: «Пространство дали большое; я один: всего не сделаешь, всего не осмотришь; да и кто может знать, какие места тут лучше, какие хуже. С гольдами говорить не умею, стало быть, и спросить некого. Стану назначать для станций места там, где живут эти гольды, лишь бы только по приблизительному расчету около тридцати верст вышло». И ставил этот чиновник столб: быть делу так. Пусть же строят тут избу: станок будет. Для станка особенных условий не требуется. И вот через год за этим чиновником едет другой чиновник и тоже по казенному наряду, но с более важным поручением. Ему приказано отыскать и назначить места, удобные для заселения и селений. Видит этот чиновник станки, видит гольдские деревни, из которых одни — большие, другие — маленькие; видит он все это и думает: «Гольдская деревня велика, стало быть, место хорошее; иначе бы не селились тут гольды большой массой». И ставит тут подле деревни этой этот чиновник свой столб. Маленькие деревушки гольдов проезжает он мимо и думает: «Тут не стоит, тут и гольд неохотно селится, да и будущему русскому населению около небольшого числа гольдов меньше гарантий чем-нибудь поживиться на несчастный случай голодовки, чем, напр., под боком у большой гольдской деревни». Думает этот чиновник таким образом и ставит восьмой, ставит и девятый столб. Ставит этот чиновник этот девятый столб, глубоко врывает его в землю и глубоко верует, что вернее врыть там столб, где уже прежний чиновник поставил станок, и мимо станка этого уже не один раз проезжало начальство. «Будет ответственность, не будет ее — по крайней мере, сошлюсь на первого: пополам ответ». И врывает чиновник новый столб, но забывает (а может быть, на этот раз и не знает), что на вкус и требования гольда плохая надежда. Гольд ищет места для жилища своего такого, которое, приходясь под горой, защищало бы его самого от ветра и метелей, а его юрту — от осеннего погрому. Места ему нужно столько, чтобы построить зимник на горке и летник ближе к воде, чтоб под руками были и невода и рыба. Хлеба гольды не сеют, сена не косят: ни лугов, ни полей им, стало быть, не надо; хлеб привезут к ним маньчжуры, а из домашней скотины они, кроме собак, никакой не держат. Как бы то ни было, но близость гольдской деревни не всегда ручательство за хорошую почву поблизости. Служа двум господам, не угодишь ни тому ни другому. И третий чиновник приедет посмотреть — так ли сделал второй — и ничего не увидит, ничего не узнает: места, наугад назначенные, так и останутся за переселенцами, и сядут на эти места эти переселенцы и начнут с тоски да с горя кулаки грызть. Дело их, во всяком случае, дело проигранное, труднопоправимое и почти безвозвратное. Рассердится крестьянин, да и напишет в Россию к родным и знакомым такую грамоту: «Пришли мы на Амур благополучно; а здесь нам худо; а собирается кто из наших соседских, сказывайте им: не ходили бы. В Сибири хорошо, а дома не в пример лучше. А мы живем и неведомо как жить доведется: ничего у нас нету, а видно, на все власть Божья, а мы тому, видно, не причинны, что блажь такая напала и ушли мы из деревни. От хворости пока Бог бережет, а по сие число остаемся живы и здоровы; а впредь уповаем на Бога».

— Взять бы нам мужиков-то своих перед уходом сюда всех, да хорошенько выпороть, чтобы дури экой на себя не пускали: право, так! — говорили мне бабы, пришедшие с мужьями из Воронежской губернии.

Мужья, стоявшие тут же, промолчали, крепко только почесывая сначала затылки, а потом — по сочувствию уже — и спины свои.

Как бы то ни было, но во всяком случае водворение государственных крестьян великороссийских губерний на этих амурских прибрежьях — по нашему крайнему разумению — произведено безрасчетно, неудачно и к тому же несчастливо. Не приняты были в расчет и соображение опыты старых годов, не выполнены самые главные требования всех подобного рода операций. Самый существенный недостаток, обусловивший естественным образом неудачу, состоял в том, что крестьянам отказано было в праве заблаговременно и предварительно отправить на места депутатов, которые, будучи выбраны обществом и знакомые с его требованиями, отвечали бы за выбор мест водворения. Высшее правительство никогда и никому из переселенцев в этом не отказывало.

В заключение остается нам теперь еще один вопрос: кто же теперь придет на Амур из России?

В журнале министерства государственных имуществ, в мартовской книжке нынешнего года, на 127-й странице «Смеси», мы встречаем следующие замечательные и правдивые строки. «В настоящую минуту мы отметим следующий факт, показывающий очень ясно, что новое положение переселенцев если не лучше, то никак не хуже прежнего. Факт этот: большая готовность крестьян переселяться и притом всего охотнее туда, куда уже переселились их односельцы, или соседи, или вообще земляки. Что крестьяне переселяются охотно, это подтверждается, напр., объявлением от ставропольской палаты государственных имуществ[33]. То же доказывают и нередкие дела «о крестьянах, самовольно перешедших из одной губернии в другую», вызвавшие в прошлом году особый циркуляр[34]. Что крестьяне охотно стремятся именно туда, куда уже переселились их земляки, то в подтверждение этого, помимо множества других доказательств, приводим следующий свежий факт: в прошлом 1860 году из Полтавской губернии по вызову правительства переселилось в Крым 246 семей; в последнее же время из той же губернии и почти из тех же уездов изъявило желание переселиться до 850 семейств, т. е. много больше, чем в прошлом году и чем предполагалось». Автор этой статьи говорит далее: «Крестьяне прежде подачи просьб о переселении обыкновенно посылают от себя выборных, чтобы осмотреть места предполагаемого переселения и навести нод рукой нужные справки. Ввиду такой готовности переселяться о понудительном переселении, говоря вообще, не может быть и речи. Местным властям приходится не понуждать, а разве регулировать эту ревность к переселению, сообразуясь с размером сумм, отпускаемых ежегодно на переселения». В конце статьи своей автор задает вопрос: «Действительно ли русский крестьянин так крепко привязан к своему пепелищу, — к месту, где покоится прах его отцов и дедов, как в этом уверяют нас многие?