Весьма показательный план, наглядно демонстрирующий могущество светских правителей и разницу в весе, который имели некоторые из них в сравнении с папами. Однако «в пику» Французскому двору германские князьявыборщики (очевидно, не без тайного сговора с папой, которому такие перспективы были малоинтересны) избрали 27 ноября 1308 г. во Франкфурте своим императором Генриха Люксембургского (1308—1313). Тот в 1310 г. явился в Рим, и жители города открыто провозгласили независимость императорской власти от Римского епископа. Но Генрих, состоявший в дружбе с Филиппом Красивым, не пожелал открытого разрыва, и в тот момент скандал удалось замять[530].

Но в 1314 г. произошел очередной конфликт интересов. После смерти Генриха Люксембургского в 1313 г. противоборствующими партиями были избраны одновременно два германских императора – Людовик IV Баварский (1314—1348) и «антикороль» герцог Австрии Фридрих III Красивый (1308—1330). Папа выступил в поддержку австрийца, но тот потерпел поражение от соперника в битве под Мюльдорфом в 1322 г. и даже попал в плен, а победитель презрительно отверг все претензии Римской курии. Людовик решил вообще лишить власти папу, пребывающего в Авиньоне, путем созыва Собора в Риме. Интересно, что многие итальянцы откровенно приветствовали такое решение, видя в новом императоре посланца Божественного провидения. В ответ папа Иоанн XXII (1316—1344) отлучил Людовика Баварского от Церкви.

Но Людовик и не думал унывать. 13 марта 1325 г. он подписал мирный договор с Фридрихом III, которому даровал свободу в обмен на отказ от королевского титула и военных действий. Но обстоятельства сложились так, что брат Фридриха Леопольд I Австрийский (1308—1326) не внял его просьбам и продолжил борьбу за Германию. Тогда Фридрих III, посчитав свое слово нарушенным, добровольно вернулся к Людовику Баварскому и предал себя в его руки. Этот поистине рыцарский поступок произвел неизгладимое впечатление на всю Европу, и вчерашние враги, простив друг друга под общее ликование, договорились править Германией совместно. Чуть позже они все же разделили короны: Людовик IV признавался императором Священной Римской империи, а Фридрих III – королем Германии.

Тут Римский епископ понял, что просчитался, но было уже поздно. В 1327 г. Людовик прибыл в Италию, где в Милане венчался короной Итальянского короля, а в Риме – императорской короной. Там же он сверг с престола папу Иоанна XXII и поставил своего выдвиженца папу (антипапу) Николая V (1328—1330). Впрочем, новый папа недолго находился у власти. Его «сеньор» Германский император не обладал достаточной силой, чтобы тягаться с Францией, а потому Николай V уже вскоре прибыл к Иоанну XXII и покаялся[531].

Тем не менее 15 и 16 июля 1338 г. немецкие князья на двух собраниях – в Ланштайне и Ренсе единогласно провозгласили, что выбранный король Германии должен считаться таковым, а также императором Священной Римской империи, и без согласия и утверждения Римского папы. В этом же году Людовик облек эту волю в форму законов – «Fidem catolicam» и «Licet juris». В целом всевластие Римской курии вызвало ответную реакцию со стороны светских властителей. Им совершенно не хотелось признавать папу источником своей власти. Кроме того, специалистам была известна древняя практика, когда окончательную точку в спорах ставил не понтифик, а Вселенский Собор и император, утверждавший его определения.

И вскоре французские юристы с присущим им темпераментом доказывали, что папа не является главой Церкви, которая соборно должна решать все важные вопросы. Признавалось также, что папа может быть предан анафеме, как и любой другой смертный. Такой прецедент вскоре был создан: Французский король Филипп Красивый созвал Собор, анафематствовавший уже почившего в Бозе к тому времени папу Бонифация VIII.

Дальше – больше. В своем «Dialogus» Уильям Оккам (1285—1347), францисканский монах, бежавший от папского суда в Мюнхен к Людовику IV Баварскому, не только отверг светскую власть папского престола, но и подверг сомнению действительность основания папского примата Христом. Марсилий Падуанский (1280—1343) и Иоанн де Жандон (1285—1328) категорично отрицали божественное происхождение папского примата и весьма сомневались в том, что понтифик является преемником апостола Петра, поскольку его пребывание в Риме недоказуемо на основании Священного Писания. Более того, в своих исследованиях они совершенно подчиняли Церковь светской власти, лишая священноначалие всякой самостоятельности[532].

Свою лепту в развенчание всемогущества Рима внес известный Данте Алигьери (1265—1321), написавший в 1313 г. сочинение «Монархия». Без особого почтения к особе понтификов он без большого труда опроверг «Константинов дар» простыми, но оттого не менее убедительными рассуждениями. Даже не оспаривая факт передачи папе Сильвестру (314—335) в собственность Рима и Италии со стороны императора св. Константина Равноапостольного, Данте утверждает: «Константин не мог отчуждать права и владения Империи, а Церковь принимать их. Никому не дозволено, основываясь на вверенной ему должности, делать то, что этой должности противоречит. А рассекать Римскую империю противно должности, вверенной императору, ибо долг его – подчинять человеческий род единому хотению. Следовательно, рассекать Римскую империю императору не дозволено».

Не был обойден вниманием Данте и тот факт, что некогда папа Адриан (772—795) призвал Карла Великого защитить Рим от лангобардов и вручил ему императорскую корону. На это великий писатель не без сарказма напомнил, что в свое время император Оттон Великий (962—973) восстановил папу Льва VIII (963—965) на кафедре, а папу Бенедикта V (964) низложил[533].

И совершенно убийственный вывод: «Если бы Церковь имела полномочия санкционировать власть Римского императора, она имела бы их либо от Бога, либо от себя, либо от какогонибудь монарха, либо по всеобщему согласию. Но ни один из перечисленных источников Церкви подобных прав не давал; следовательно, она вышеупомянутых полномочий не имеет»[534].

В это же время другой английский автор выразил в своем произведении общую для многих точку зрения: «Римская церковь навлекала на себя гнев Божий, потому что ее правители заботятся не о духовном благе народов, а только о накоплении своего собственного кошелька». В борьбе папы с королем Фридрихом II Гогенштауфеном даже многие германские епископы говорили: «Пусть папа стрижет сколь угодно своих овец в Италии, а мы защитим своих от волка, скрытого под одеждой пастыря»[535].