– Надо его оттуда забрать, – говорила она.

Так он и сделал. Две недели спустя Дэйв снова поехал в лес, выкопал карабин и привез его домой. Бросил в яму для мусора и поджег.

«Я надеялся, что ствол расплавится или что-то вроде того, – говорил впоследствии он. – Но ничего не вышло».

То, что осталось от карабина, Дэйв передал Шелли, а она спрятала сверток где-то в кладовой. Больше он его не видел.

Даже после смерти Шейна Шелли не отказалась от мысли отыскать фотографии Кэти. Снимки, которые прятал ее племянник, были доказательством, от которого так просто не отмахнешься. Они могли выдать ее. Она перерыла весь дом, пока девочки были в школе. Искала в хозяйственных постройках, за поленницами и среди мусора в заброшенном сарае.

Они могли оказаться где угодно.

На тот момент Шелли этого не знала, но существовала еще как минимум одна фотография Кэти – на непроявленной пленке, лежавшей в ящике журнального стола в гостиной. Ее сделал Шейн: Кэти, голая, пыталась ползти по полу. Снимок был ужасающий. Кэти явно сильно страдала. Мерзла. Пыталась перебраться из одной комнаты в другую, но слишком ослабела и измучилась, чтобы встать на ноги.

Из человека она превратилась в животное.

– Мы должны найти снимки, – напоминала Шелли Дэйву, копаясь в комнатах детей и перетряхивая содержимое шкафчиков на кухне. Она не собиралась прекращать поиски до тех пор, пока не доберется до фотографий и не уничтожит их.

– Если они попадут в чужие руки, – говорила она, – нам не поздоровится.

Не поздоровится? Преуменьшение, весьма характерное для его жены. Дэйв прекрасно понимал, что на этом их жизни настанет конец. Вместе с Шелли, он увяз по уши. Дэйв брался помогать жене, потом бросал, а через несколько недель все начиналось сначала: она перерывала весь дом и проклинала Шейна за предательство.

– Он хотел выдать нас!

Примерно в это же время Шелли попыталась придать достоверности истории с бегством Шейна, сообщив дочерям, что он ей позвонил.

– Сказал, что позвонит еще, – сказала она.

В другой раз, уезжая из дому, попросила девочек:

– Если Шейн позвонит, когда меня не будет, постарайтесь узнать, где он сейчас.

Дэйв отвел жену в сторону.

– Не привлекай лишнего внимания, – настаивал он. – Не надо ничего выдумывать. Он убежал. Его больше нет.

Но Шелли уже не могла остановиться. На всякий случай стала делать отметки в календаре: вот день, когда Шейн сбежал, а вот даты, в которые они с девочками или Дэйв ездили по округу Пасифик в попытках его отыскать.

Раньше это ей всегда удавалось. Но на этот раз нет.

Дэйв даже пропустил пару дней на работе, посвятив их поискам Шейна. Девочки были уверены, что отец делает все возможное, чтобы найти племянника.

Годы спустя он утверждал, что думал о Шейне каждый божий день. И каждую ночь.

«Убийство человека невозможно просто пережить, – говорил Дэйв. – Оно не отпускает ни на секунду».

Никки и Сэми постоянно находились на связи после ареста родителей и старались не смотреть телевизор, хотя было практически невозможно оставаться в стороне от развернувшейся шумихи. «Пытки и убийства в Реймонде», как в медиа окрестили преступления их матери и отца, обсуждались во всех новостях. По телевизору только и говорили, что о «доме кошмаров» на фоне сельской идиллии на океанском побережье. Это было как «Мышьяк и старинное кружево». Как «Мама дорогая». Как «Психо». Все обсуждали семью Нотеков.

За исключением самих сестер. Никки, Сэми и Тори не дали прессе ни одного интервью. В этом они заранее поклялись друг другу.

Шелли с Дэйвом назначили миллионные суммы залогов и выдвинули несколько обвинений, от убийства до сокрытия смерти.

Хотя сестры Нотек добивались справедливости для Кэти, Шейна и Рона, им тяжело было смотреть сквозь призму СМИ на свою жизнь – такую знакомую и в то же время как будто чужую.

Их родители убили несколько человек.

Делали самые жестокие и извращенные вещи, какие только можно придумать.

И большинство этих ужасов творилось прямо у них на глазах.

Сэми, которой на тот момент исполнилось двадцать пять лет, понадобилось каких-то две недели, чтобы добиться опеки над Тори. Она жила одна в небольшой студии на Гринвуд-авеню в Сиэтле, но сразу же переехала в квартиру с двумя спальнями. Ее очень радовала возможность дать сестре начать жизнь сначала – вдали от родителей.

Шелли знала, что воздействовать на Сэми ей будет легче всего. Дэйв тоже сидел в тюрьме, Тори была еще несовершеннолетней, а взывать к Никки после того, что она делала с ней, казалось матери бессмысленным. Шелли понимала, что путь к сердцу старшей дочери для нее закрыт. И даже не пыталась.

Но Сэми, ее средняя, извечный миротворец, всегда пыталась ей угодить.

Практически с первого дня в тюрьме, еще дожидаясь обвинений, Шелли стала слать Сэми письма, в которых перечисляла, что ей нужно. Ей требовались кучи вещей, которые дочь должна была немедленно предоставить. Определенного типа бюстгальтеры. Любимый халат. Тюбик особого крема. Она не просила, а приказывала. Даже сидя в тюрьме Шелли держалась так, будто все ей были обязаны.

Сэми покорно отправляла матери все, чего та хотела. Хотя она и знала, что Шелли заслуживает наказания, ей становилось очень грустно при мысли о том, что ее мать за решеткой вынуждена носить арестантскую робу, в то время как у других заключенных есть удобное белье и красивые халаты.

Сэми не рассказывала сестрам, что продолжает помогать матери, но однажды в разговоре с Никки упомянула о том, что Шелли в тюрьме приходится несладко.

– Ты ей что-то отправляла? – спросила та.

Сначала Сэми попыталась отвертеться, но потом призналась, что да.

– Всего пару раз, – сказала она. – Ничего особенного.

Никки не поверила собственным ушам.

– Ты серьезно? После всего, что она сделала с нами? Ты помогаешь ей?

В каком-то смысле Сэми все еще чувствовала, что у нее нет выбора.

– Она контролирует тебя, – отрезала Никки. – Ты что, не понимаешь? Делает то же, что и всегда.

В феврале 2004 года, через шесть месяцев после ареста, Дэйв Нотек, обвиненный в убийстве Шейна Уотсона, добился переквалификации обвинения в убийство второй степени и признал себя виновным в незаконном избавлении от человеческих останков и пособничестве преступлению. Хотя все три сестры Нотек заявили, что в случае, если он поддержит их мать, любые отношения между ними будут прерваны, Дэйв настоял на том, чтобы не свидетельствовать против Шелли. Она, со своей стороны, очень хотела, чтобы муж держал рот на замке, – тем более что по законам штата Вашингтон это не возбранялось. Но Шелли требовалось не только отсутствие свидетельских показаний с его стороны, и ее дочери это знали. Дэйву достаточно было подтвердить их слова.