Не успел он положить руки на руль, как у него за спиной раздалось душераздирающее блеяние, и он, повернув голову, увидел овцу, укрывшуюся в задней части его «вольво».

Пердомо не составило труда выгнать бедное животное из машины, но, бросив взгляд на часы и увидев, что до отлета самолета в Токио осталось сорок минут, он понял, что итальянец выиграл партию.

Четвертый терминал аэропорта Барахас, более известный как Т4, за последние годы приобрел международную известность по двум очень серьезным, но абсолютно не связанным друг с другом причинам. Может показаться, что этот терминал преследуют несчастья: в 2007 году боевики террористической организации ЭТА сумели заложить в машину двести килограммов взрывчатки, и в результате взрыва погибли два эквадорца; к тому же совсем недавно здесь произошла одна из самых крупных авиационных катастроф XXI века, стоившая жизни ста пятидесяти трем пассажирам, летевшим на Канарские острова на самолете МД-82. Несмотря на эти печальные события, Пердомо нравился четвертый терминал с самого момента его торжественного открытия, на котором присутствовал премьер-министр. Недавно инспектор слушал по радио интервью с его создателем, английским архитектором Ричардом Роджерсом, в котором его попросили назвать три работы, которыми он особенно гордится. Роджерс назвал дом своих родителей в Уимблдоне, Центр Жоржа Помпиду в Париже и Т4 в мадридском аэропорту Барахас. По словам архитектора, это здание представляет собой некий синтез двух предшествующих построек. В проекте Т4 удалось гармонично сочетать высокую технологию и человеческую теплоту пространства.

Пердомо подъехал к терминалу в 15.20, после непродолжительной борьбы с овцой, залезшей в его машину. По дороге он позвонил в службу информации аэропорта, и ему ответили, что рейс «Иберии» № 3250 до Амстердама состоится вовремя. Это означало, что его сын и Рескальо уже находятся на борту самолета или даже что самолет уже отделился от «рукава» и направляется к взлетной полосе. Именно тогда, когда задержка рейса могла оказаться полезной, самолет собирался оторваться от земли с омерзительной точностью.

Пердомо, одетый в штатское, чтобы не привлекать к себе внимания, вышел из припаркованной машины и уже на эскалаторе, на котором спускались и поднимались пассажиры, принял решение: теперь, когда возможность вырвать сына из когтей похитителя практически свелась к нулю — он слишком задержался в дороге, — его задача состоит в том, чтобы убедиться, что сын его жив и здоров и без каких-либо осложнений поднялся на борт самолета, направлявшегося в Амстердам.

Тем временем внутри терминала Андреа Рескальо уже прошел паспортный контроль в компании Грегорио и своей виолончели, для которой он приобрел пассажирский билет. Хотя футляр был очень прочным, итальянец справедливо опасался, что грубые грузчики, в распоряжение которых поступает багаж в аэропортах, могут причинить ей повреждение, пусть и самое незначительное. К тому же он опасался не только за сам инструмент, но и за футляр. Рескальо нес за спиной роскошный футляр для виолончели, державшийся на специальных лямках — не только ради удобства транспортировки, но и потому, что обе руки у него были заняты. В одной был телефон, с помощью которого он угрожал отдать приказ своему другу Ренцо разобраться с Пердомо, если Грегорио сделает хотя бы одно подозрительное движение; в другой — футляр со скрипкой Страдивари, подаренной в свое время Паганини художником Пазини. Волшебной скрипкой, которая с тех пор, как в 1840 году ее похитил служка Паоло, приносила несчастье всем своим владельцам, в том числе и его невесте Ане Ларрасабаль.

Так как Рескальо и Грегорио летели в страну, принадлежащую к Шенгенской зоне, им следовало направиться к воротам J40 в южном отсеке Т4. Для этого им пришлось спуститься на первый этаж, где находились ворота, соответствующие этой букве.

Именно в этот момент кроксы сыграли с Рескальо злую шутку.

Эта чрезвычайно удобная обувь вызывала множество нареканий со стороны людей, ноги которых застревали на ленте эскалатора в аэропортах, торговых центрах и на железнодорожных станциях многих стран мира. Чем меньше была нога, тем больше опасность, что она застрянет, поэтому несчастные случаи такого рода чаще всего происходили с детьми. Рескальо полагал, что причиной подобных происшествий было не столько несовершенство обуви, сколько привычка детей дурачиться на эскалаторе. Но имелось еще одно обстоятельство, в котором виолончелист не признавался даже самому себе и потому недооценивал риск нахождения на движущейся лестнице в кроксах.

У Рескальо была маленькая нога.

А в его родной Италии считают — хотя этого еще никто не доказал, — что у мужчины с маленькой ногой другая, «главная» часть тела тоже маленькая. У музыканта был тридцать седьмой размер. Ему стоило неимоверных трудов приобрести себе хорошую мужскую обувь, и он в конце концов остановился на моделях унисекс.

Как бы то ни было, в тот день на Рескальо навалилось слишком много забот, чтобы думать об опасности, подстерегающей человека в резиновых сабо. Собираясь сойти с эскалатора, он попытался поднять левую ногу, но кроксы словно приклеились к металлу, и стальные зубья лестницы, вонзившиеся в уродца из зеленой резины, вырвали у итальянца кусок мяса из большого пальца, из которого хлынула кровь.

Этого только и ждал Грегорио, чтобы, во-первых, выхватить у своего похитителя мобильный телефон, а во-вторых, освободиться от его неусыпного надзора.

Вместо того чтобы броситься вперед по проходу на первом этаже, куда они уже успели спуститься, Грегорио, не раздумывая, прыгнул на лестницу эскалатора, идущую в обратном направлении, и это спасло ему жизнь. Хотя Рескальо сделал попытку его схватить, мальчик успел укрыться за одной дородной сеньорой и стал удаляться от преследователя с двойной скоростью, которую сообщали ему эскалатор и собственные ноги.

— Figlio di putana![39]— крикнул итальянец, адресуя ругательство как эскалатору, только что вырвавшему у него из ноги кусок мяса, так и мальчику, вырвавшемуся из-под его контроля. Но тот уже понял, что этот крик выражал скорее бессилие, чем гнев, потому что, когда музыкант дернулся, чтобы схватить ускользнувшего Грегорио, виолончель у него за спиной, сработав как балласт, повалила его на пол.

Несколько человек, заметив, что Рескальо попал в затруднительное положение, обступили его, пытаясь помочь. Хуже всего пришлось молодому человеку, который заявил, что он фельдшер, и попытался остановить кровь, лившуюся из ноги итальянца; он получил удар ногой в лицо и без сознания рухнул на металлический лист, под который уходит лента эскалатора.

— Оставьте меня, козлы! — ревел Рескальо, лежа на спине и дрыгая ногами, будто Грегор Замза из рассказа Кафки, превратившийся в ужасное насекомое. Он с трудом сумел подняться, потому что ремни футляра виолончели соединялись поперечной лентой на груди, что обеспечивало инструменту большую устойчивость. После почти минуты отчаянных усилий, в течение которой его добровольные помощники стремительно удалились от него, так и не преуспев в своих намерениях, итальянец в конце концов поднялся на ноги и, хромая, словно раненый зверь, доковылял до ряда пластиковых кресел, стоявших в нескольких метрах от эскалатора, где стал оказывать себе первую помощь.