Внезапно она увидела лицо, глаза, чудовищно деформированные выпуклыми и вогнутыми стеклами сосудов, разноцветными жидкостями в них.

– Вот и мы, Манон…

Голос низкий, грубый.

И тут лицо проявилось отчетливо, совсем по-другому. Кто это?

Вместо чудовища она увидела самого обычного человека, довольно молодого, с прямым носом, тонкими губами и синяками под глазами, что свидетельствовало о том, что он плохо спит. Это лицо абсолютно ни о чем ей не говорило.

Незнакомец подошел ближе, положил пальцы на горло Манон и медленно сдавил его. Девушка почувствовала, как прервалось ее дыхание. Ее лицо побагровело. Дыхание, пропитанное парами рома, язык, лижущий мочку ее уха, и этот шепот: «Eadem mutata resurgo, eadem mutata resurgo, eadem mutata resurgo».

Здесь, прямо перед ней, возникло воплощение Зла. Профессор.

– Как забавно… – ослабив давление, заговорил Ромэн Ардэр. – Все происходит в твоих глазах, здесь, сейчас… Ты не помнишь ничего, кроме сегодняшнего дня, правда? А помнишь день, когда я душил тебя, когда отнял у тебя память? И то же самое повторилось два дня назад, у тебя дома, когда ты вдруг вытащила этот ствол. – Он погладил Манон по лицу. – Это было так давно… Больше трех лет назад… Ты обнаружила спираль, ты стала слишком опасной для нас. Слишком настойчивой. Тогда мы собрались и приняли решение, что тебя надо ликвидировать… Симулировать ограбление, в твоем квартале такое случалось нередко… Мы потерпели неудачу, но это было не страшно, потому что ты превратилась почти что в овощ. Хотя ты осталась жива, мы махнули рукой.

Стиснув зубы, Манон отвернулась. Ардэр схватил ее за подбородок и заставил смотреть на себя, а потом потянулся к кляпу

– Не кричи, пожалуйста, – попросил он, вытаскивая мерзкий лоскут, – иначе мне придется сделать тебе больно… Ах, ну что же я за дурак! Ведь через минуту ты позабудешь мои приказания, даже если изо всех сил сосредоточишься… Выходит, мне в любом случае придется сделать тебе больно…

Манон раскашлялась до разрыва легких. Она ничего не слышала, она больше ничего не понимала. Это лицо! Это лицо! И горло, которое горело так, будто она проглотила огонь!

– Про… фессор… – наконец удалось ей произнести. – Вы Профессор!

Он ухмыльнулся:

– Профессор. Охотник… Какая разница. Называй меня как хочешь.

Манон выгнулась и закричала что есть мочи. Белый свет мощного прожектора снова ослепил ее большие голубые глаза. Кожаные ремни впились в запястья.

Поворот. Прилив лавы к голове. Возвращение в исходное положение.

В поле зрения какой-то мужчина. Незнакомый.

– Итак, ты действительно утратила всякое представление о том, что происходит, – сказал он. – Забавно… Можно подумать, с каждым оборотом ты воскресаешь, подобная самой себе. «Eadem mutata resurgo», помнишь, Манон? Может, ты сама – спираль?

Он прикоснулся к обнаженной груди девушки и провел кончиком пальца по уплотнению ее шрамов.

– А мы-то думали, что ты снова можешь представлять опасность, что к тебе вернулись все твои способности… Я так и решил, когда увидел тебя в метро. И даже испугался, что ты сможешь узнать грабителя, который приходил три года назад! Что ты прервешь… мое блистательное существование… Было бы жалко, правда?

Манон постаралась абстрагироваться от ситуации. Она сконцентрировала все свое внимание на разговоре. Необходимо узнать. Узнать всего на одну минуту. Но все же узнать.

Узнать, прежде чем забыть.

– Вас… вас было много?

Ее разглядывали два ледяных глаза. Охотник снял со стеллажа у себя за спиной банку с фенолом и стал перекатывать ее в ладонях.

– Слушай, пожалуй, я сейчас позабавлюсь с тобой. Это будет, – он потрогал лобок Манон, – что-то необыкновенное. Несколько часов назад я перекрасил тебе волосы, а ты об этом даже не помнишь…

Он наслаждался выражением удивления на лице девушки.

– Ну да, теперь ты рыжая. Меня возбуждают только рыжие шлюхи… Очевидно, из-за этого янтарного цвета, так напоминающего пламя… Ты даже не помнишь, как побывала, правда недолго, в моей печи для хлеба. Что за веселые игры – ожоги, жара… А ведь ты пробыла там всю ночь, обвешанная датчиками, позволяющими мне следить за некоторыми твоими биологическими данными! Сердце, давление, выделения. Ты даже обмочилась, пришлось тебя мыть! Гадкая девчонка!

Манон, в слезах, трясла головой:

– Нет… Вы лжете…

– Нет, я тебе не лгу. Знаешь, другие женщины на этой стадии умоляют меня. Они, кажется, готовы на все, лишь бы я пощадил их. Но ты… ты узница мгновения. Ты даже не задумываешься, где ты находишься. В каком городе. Во Франции или в другой стране? Ищут ли тебя? Когда ты умрешь? И как себя чувствует твой брат, наш красавчик Фредерик?

– Фредерик? Откуда вы…

– Постой-ка… Вот что будет особенно интересно…

Ардэр вытащил из кармана джинсов фотографию и поднес ее к носу Манон:

– Он был частью «нас»! Твой брат! Твой собственный брат составлял одну шестую Профессора! Он убил первую жертву! Франсуа Дюваля! Это он запустил механизм! И дал приказ убить твою сестру!

Манон отвела взгляд и, почти теряя сознание, издала душераздирающий крик. На фотографии Фредерик болтался на веревке, а его разверстая грудная клетка была набита кальмарами.

Вспышка по сетчатке. Поворот колеса. Прилив крови. Ей показалось, она исчезла, потом вернулась. В ее поле зрения какой-то мужчина, натягивающий на руки несколько пар латексных перчаток – одни на другие.

– Это они, пятеро других, дали выход огню, искорка которого таилась во мне. Они действовали, видя, что я могу отнять жизнь, это… Не знаю, как тебе объяснить… Это хуже, чем болезнь, Манон, эта потребность… видеть, как усыхает плоть под воздействием огня… вдыхать запах паленой кожи! Ты представить себе не можешь! Случалось ли тебе когда-нибудь сжигать насекомых, потом животных? Случалось ли останавливаться перед дверью горящей квартиры? Я посещал занятия с единственной целью – приблизить огонь, приручить его при помощи химии, термодинамики, гидромеханики… Понять, как он работает. Подчинить себе. Именно там, в институте, я встретил остальных. Мы собирались в пещере, чтобы бросить вызов миру, чтобы… говорить о другом… О запретном.

Он приподнял свитер, обнажив грудь, испещренную черными вмятинами-кратерами.

– После того как я выполнил пункт моего договора, они так никогда и не узнали, что я стал Охотником. Для них я так и остался бедным владельцем пиротехнического производства, который применяет знание математики, законов гравитации и химии для производства петард и шутих. Но знаешь, сами они ничуть не лучше. Мы считали себя выше всех, но были ничем. Просто бедные студенты, вышвырнутые без стеснения, как самое заурядное быдло!

– Вы…

– Эти ожоги на своем теле я сделал сам, уже очень давно. Думаю, я бы… уничтожил себя, если бы… если бы не проснулся Профессор… Если бы… я не смог перенести эту жестокость на других… Я дошел до того, что у меня появилось желание поглощать огонь! Затолкать в себя весь этот порох и поджечь горло! Представляешь?