и веры в чудо, и в то, что человек не зря живет и что быть человеком славно, и что есть на земле любовь, и она важнее всего.

Я, конечно, не критик и анализировать не умею, не хочу! Как и многие, я критиков читаю мало, а, когда читаю, то по диагонали.

«Любовь не только возвышает.

Любовь вершит и все решает».

Просто. Наверное, и наверняка даже – самое трудное писать просто. Потому что простое – оно проникает в сердце. И замечательно, что Вы предпослали книге удивительные по точности стихи: «Никогда ни о чем не жалейте вдогонку…» Это адресовано персонально мне, да и не только мне. Разумеется. Но мне особенно. Я, к сожалению, из тех, кто всегда находит в своих поступках что-то неверное. И потом съедает сам себя.

А когда перекладываешь стихи на себя, когда они становятся частицей твоего существования – тогда это обозначает, думаю, что это и есть Поэзия. Я знаю, читал в Вашем предисловии, что Вы учились в Литинституте. Убежден, что Вы писали бы точно такие же стихи – если бы там и не учились. Потому что (и вот это уже не случайно) у Вас столько дивных стихов о Пушкине. Потому что Вы оттуда. И потому что вопреки официальной и, должно быть, правильной философии – предначертания есть! И Вам предначертано быть Поэтом. Потому что слух по-прежнему ласкает святое имя Натали. (Я нарочно не взял в кавычки.) Эти стихи о Натали – шедевр, и все стихи, связанные с Пушкиным, – шедевр.

Слово, может, громкое и ныне казенное – шедевр. Но, если вдуматься, настоящее слово.

А стихотворение:

Я – в гостинице.

А за окнами

По-осеннему грустный вид…

И дальше:

Словно где-то мой дом затерян.

И все ждет он меня, все ждет…

так точно передают то, что я сейчас потихоньку пишу (пьеса так и называется «Гостиница»), что (не спрашивая разрешения!) независимо от того, нравится это Дементьеву или нет, беру эти стихи в пьесу, где их будет читать герой. Они помогли мне ощутить настроение пьесы.

Никогда не жалейте о том, что случилось. Вот Вы подарили мне книгу – и Ваши стихи стали частью моей жизни. Книга лежит у меня на маленьком столике и я легко дотягиваюсь до нее.

Стихи пишут многие. И много пишут. И даже хороших стихов много. Но вот стихов, которые не оставляют тебя в покое, пишут мало. Потому что для этого надо иметь Талант. И не просто Талант, а Талантливое сердце.

Спасибо.

Ваш Эмиль, который Брагинский.

Это Вам спасибо, дорогой Эмиль Вениаминоич! За все, что Вы сказали мне в ту пору, когда я особенно нуждался в добром слове. И за бескорыстное мужское участие, и за поддержку. Я не успел назвать Вас своим другом, но с первой же встречи считал, что мы единомышленники и друзья. Близкие, понимавшие один другого. В те короткие встречи – наяву и по телефону – я испытывал огромное удовольствие от наших общений. Никто не виноват, что мы так редко виделись. Кроме меня. И теперь, когда я смотрю фильмы, где в титрах значится дорогая мне фамилия, я мысленно прошу прощения у Эмиля. Кто знает, может быть, мы свидимся ТАМ и я сумею досказать несказанное…

Письма из Лондона

Эти два шуточных стихотворных послания Ларисы Васильевой, которые я получил из Лондона, когда она жила и работала там, хранились у меня несколько лет. Сейчас, готовя раздел «Переписка», я решил напечатать их, потому что сквозь остроумные строки проступает озорной характер моего давнего друга и удивительно открытая манера письма. И в самой непритязательности «домашнего» разговора просматривается ее доверительное отношение к коллегам. Все-таки наши взаимные дружеские симпатии насчитывают уже не один десяток лет.

Андрею Дементьеву по поводу его стихотворения «Сентябрь»

«Ах, все пройдет – жалей иль не жалей!..

Для нас пройдет – начнется для кого-то.

А от тебя останутся, Андрей,

Слова, не утерявшие полета,

О том, что «лес божественно хорош

В цветах любви, надежды и печали…»

Но в посвященье притаилась ложь,

Которую пока не замечали

Читатели и критики стихов.

Их отвлекла собой фотоулыбка…

А.В. … Что значит? Кто еще таков?

Досадная и грубая ошибка!

Л.В. – хотел Дементьев написать

И строки б «Сентября» заголубели.

Но, слабый, ты не мог противустать

В часы обеда другу в ЦДЛ-е.

В тот миг, когда Лариса далеко,

А день рабочий нуден и досаден,

Как оказалось просто и легко

На букву «Л» навешать перекладин!

Но я не рассердилась – времена

Вновь виселицу превратят в ворота.

И буква «Л» застынет, как жена

Жилище покидающего Лота.

А тот, другой, который у меня

Твое бесстыдно отнял посвященье…

Да будет хворост близ его огня

И синхрофазотрон для просвещенья

Его поклонниц. Ты ему скажи,

Что, дьявола, его люблю, целую.

Но посвящений больше не пиши.

Иначе – ненавижу и ревную…

Вот так-то! Спасибо, Андрюша, за книжку. Проглотила ее и даже, видишь, бурно отреагировала. Я еще не потеряла надежды на составление антологии – поэтому она не без дела будет жить у меня.

Скоро я приеду домой – считаю дни по пальцам. Буду в Москве все лето. А сейчас вот сижу в Риджейт-парке и тоскую по Марьиной роще. «Совсем, как Достоевский…» Так тут обо мне в одной газете написали, после чего я получила много писем от аборигенов с приглашением в гости.

Как там Вознесенский? Он же – А. В. Зачти ему этот стишок. Пусть знает, что «враг не дремлет». Я его нежно обнимаю, но как увижу вас вместе – опять с цепи сорвусь.

Будем живы – пообедаем. Обнимаю тебя.

Лариса.

1974 г.

Трогательно-подхалимское послание Андрею Дементьеву при посылке стихов, жаждущих света во вверенном ему печатном органе по имени «Юность»

Привет, Андрей! Ты был в Париже?

Я ощущала