книгу лирики (1977), которая была написана не без его влияния. Он очень скоро прислал мне письмо, которое я храню, как добрый знак наших искренних заочных отношений. Вот оно.

Андрей, спасибо за книгу «Рядом ты и любовь». Она порадовала меня тем, что я узнал еще одного хорошего поэта. Те стихи Ваши, какие я читал от случая к случаю, не давали полного представления о Вас. Муза Ваша мне мила и близка. Если не родная сестра моей, то двоюродная во всяком случае. Но самостоятельная, говорящая своим голосом. Книга, повторяю, порадовала меня. Вершинными стихотворениями считаю: «Солнце Сарьяна», «Люблю», «Два имени», «Женщина уходит из роддома», «Торжокские золотошвеи», «Сказка», «Когда отпустит мне судьба». Сюда отношу и стихотворение «Встреча Пушкина с Анной Керн», но в нем, мне думается четыре последние строчки лишние. Без них стихотворение будет тоньше. И лучше сказать не «мир», а «нас потом пленят». Укоротить следует и стихотворение «Сестра милосердия». Закончить его лучше строкою «Как делили мы хлеб в войну». Хорошее стихотворение «Встреча в Дубултах».

Чтоб глаза твои синим эхом

По моим голубым прошли.

Так может сказать только истинный поэт. Отличная концовка и в стихотворении о Грине:

И за то, что прожил мало.

И за то, что бедно жил.

И за то, что парус алый

Не всегда нам виден был.

Вот то, что мне хотелось сказать о Вашем новом сборнике. Новых успехов Вам!

Степан Щипачев

2 июня 1977 г.

Я ответил Степану Петровичу благодарным письмом… Учел его замечания. Вскоре после этого мы неожиданно встретились с ним в Центральном доме литераторов на пленуме Союза писателей. Я только что выступил и, сойдя со сцены, шел между рядами на свое место в конец зала. Вдруг кто-то остановил меня, взяв за руку. Это был Щипачев. «Посидите со мной, Андрей», – сказал он. Я сел рядом. «Хочу вам сказать, что вы написали великолепные стихи о Пушкине…» И процитировал: «А мне приснился сон, что Пушкин был спасен…» Я искренне поблагодарил старого мастера, и мы немного поговорили о делах литературных, о журнале «Юность», и оба остались довольны этой встречей. Она оказалась, к сожалению, последней…

Мой друг Инна

Мы встречались с Инной Кашежевой редко. То на поэтических вечерах, то в ресторане ЦДЛ. Иногда она забегала в редакцию «Юности». В неизменных спортивных брюках, тонкая, подтянутая, с темными восточными глазами, Инна походила на красивого подростка, которому родители только что разрешили в одиночку появляться в людных местах. Инна была талантлива, доброжелательна и немного замкнута. Последнее объяснялось, видимо, ее кавказским происхождением, где женщины всегда держатся чуть отчужденно… Но стихи она писала хорошие.

Однажды в Клубе писателей я подошел к ней и спросил – есть ли у нее что-нибудь новое, потому что уже давно она не появлялась на страницах «Юности». Через неделю Инна прислала мне стихи с трогательным письмом.

«Ты пригласил меня в свой журнал (по-блоковски, у стойки бара). Я откликаюсь с радостью. Прости, что по почте. Все хвораю. Ты один знаешь, сколько нас осталось первых «юновцев». И надо любить и поддерживать друг друга, как это делал ты всегда… Твоя Инна Кашежева. 5 февраля 1990 г.»

А в июне уже вышел номер журнала со стихами Инны, после чего я получил еще одно письмо.

«Спасибо тебе за подборку. Ты нас любишь, и мы отвечаем тебе тем же. По крайней мере, я. Обнимаю».

И тут же прилагались стихи:

Благодарный экспромт другу

Друзья не сидят день и ночь в ресторане

Где щедрая чаша и общая скука.

Но, как панацея мучительной ране,

Нам нужно порою участие друга.

К открытости слов не привыкли собратья,

Но, что бы там вдруг ни случилось со мною,

Всегда повторю я святое заклятье:

«К тебе я могу повернуться спиною,

К тебе я могу повернуться спиною,

Андрей!»

Твоя Инна Кашежева

Да хранит тебя Александр Сергеевич!»

Прости, Инна, что уже никогда не смогу сказать тебе всех добрых слов, которые живут во мне со времен твоего последнего письма…

Эмиль Брагинский

Так уж мы все привыкли, что, когда смотрим фильм и он нам нравится, запоминаем актеров. Реже режиссеров. И уж совсем редко авторов сценария. Хотя в титрах их фамилии стоят рядом с фамилией режиссера.

Когда я увидел замечательные картины, покорявшие правдивостью и талантом, – «Берегись автомобиля», например, или «Иронию судьбы», я не думал, что придется близко познакомиться с одним из ярчайших драматургов нашего времени – Эмилем Брагинским. Вопреки тому, что я сказал выше – фамилию автора этих сценариев и других не менее известных – «Вокзал для двоих», «Служебный роман», «Гараж» я запомнил сразу.

Потом мы где-то встретились, познакомились. Я не скрывал своего восхищения талантом этого худощавого ироничного человека. Взаимная симпатия перешла от одного к другому. Потом однажды вдруг раздался телефонный звонок. Звонил Брагинский. Откуда-то издалека. «Мы тут спектакль репетируем по моей пьесе. И я все время вспоминаю Вас… Для того и позвонил…» Как все сентиментальные люди – я очень был растроган этим звонком. Хотя вроде бы ничего особого не произошло. Но та искренность, которую я почувствовал в простых словах доброго Мастера, дорогого стоила.

На следующий день я послал Эмилю Вениаминовичу свою последнюю книгу. Сейчас уж не помню, какую именно. А потом получил вот это письмо:

Дорогой Андрей!

Извините, что пишу на машинке, но мой почерк невыносим…

Мы все живем, как и положено в нашем веке, в принципе одинаково. Все на бегу, все на ходу. Где-то что-то прочел. Где-то что-то поглядел. Вот я знал прежде – есть поэт Дементьев. Хороший поэт. Часто попадались стихи. Хорошие. Честные стихи. Но полного ощущения, какого-то четкого и ясного – не было. И вот совершенно случайно (все лучшее всегда происходит случайно) Дементьев дарит мне книгу. Не знаю, что на него, на Дементьева нашло. Словом, подарил. И я, как уже говорил Вам по телефону, по старой привычке, перед сном – начал читать. И до сих пор все читаю, и все мои читают. И весь дом мой погрузился в дементьевский мир. Светлый мир, мир, полный надежд